«Ага».

«Коктейли такого типа, молодой человек, принято наливать не смешивая напитки, а наоборот… По стеночке, аккуратно, слоями… Видите?»

«Красиво».

«И — завершающий штрих: водка, слава Богу, наша „Столичная“, особенно в экспортном исполнении, — единственный продукт, напоминающий время „рябчиков и ананасов“. Вот и все. „Флаг“ готов. По замыслу — красно-сине-белый. Практикуйся — когда-нибудь достигнешь мастерства».

«Ну и зачем мне это нужно?»

«Для форсу, молодой человек. На флоте без форсу или шику нельзя. Традиция.

А традиции, я вам замечу, держат и общество, и государство на плаву. А уж флот и подавно. Это уставы и флаги могут меняться, традиция, как устное предание, как выданный офицеру кортик — и символ и знак одного: офицерской чести. Когда пропадет это — пропадет страна…»

…Встряхиваю головой… Голос поразительно знаком, как и ситуация: я вижу коктейль в высоком бокале, руки — чисто промытые, чувствую запах лекарств — и все. Ни человека, ни ситуации я не помню. Совсем.

Напиток в моих руках вполне походит на произведение искусства. В голове бродит детская учебная считалочка:

«Каждый охотник желает знать, где сидит фазан…» Кто я? Фазан или охотник? И где?

Разберемся… А получается красиво… Я наполняю бокал попеременно: темно-бордовый, зеленый, цвета травы на пастбищах кельтов где-нибудь в Уэльсе, золотистый, белый, густо-малиновый… Возможно, на вкус это произведение алкогольного искусства и сущая отрава, зато по цветам — почти радуга…

— Как красиво… — Девушка подошла сзади совсем неслышно, но я почувствовал ее приближение — аромат чего-то неуловимого, будто дыхание ветерка над первым, сиреневым, как ночь, подснежником… — Это мне?

— Подожди… Ты знаешь, за что сограждане признали Исаака Ньютона гением?

— Ясно. За законы Ньютона.

— Ты помнишь, что это такое?

— Не-а.

— Вот. И они не помнили. Ньютон сконструировал призму, которая расчленяла пучок света на семь составляющих: красный, оранжевый…

— А, знаю… «Каждый охотник желает знать…» По длине луча.

— Ну да. Это так поразило современников то, что белый свет на самом деле не белый… Они даже на надгробии, по-моему, выбили ему надпись: «Человеку, сделавшему мир цветным». Смотри!

Заговаривая девчонке зубы, я сумел отыскать в баре нужный ингредиент: самодельное вино без достаточно определенной плотности. Надел на бутылку ограничитель, взял бокал чуть наклонно и резко тряхнул рукой с бутылкой.

Получилось! Струйка добротного вина искоркой прошла сквозь уровни «Флага», и вся жидкость начала вращаться, медленно смешиваясь. Напиток из четко оформленной мозаики превращался в многоцветную акварель…

— Это… Это чистое искусство… — ахнула девушка.

— А другого и не бывает. Ты успела нырнуть?

— Ага. Хочешь? Полотенце — в шкафу. Ты не спешишь?

— Некуда.

— Вот и славно. Пока будешь сохнуть — посидим, поболтаем… А то я тут дикая стала. За буйки не заплывай!

— Нам что, разрешили заплывать за буйки?.. — спросил здоровенный парень, забираясь в фургон.

— Ага. И прыгать без парашюта, — добродушно хмыкнул другой здоровяк.

— Не, старшой, чего снялись-то? Без «кандалов», без «пушек», без амуниции?

— Это чтоб со страху в «клиента» не шмальнуть.

— Важная птица?

— А хрен его знает. Спеленаем — увидим. Дадут по два отгула — важняк, не дадут — ошибочка вышла.

— Разговорчики! — прикрикнул Батя, захлопнул дверь. Скомандовал:

— Тронулись! — и грохнул кулаком по стене напротив кабины. Группа из семи человек разместилась в маленьком фургончике, что называется, впритык.

— Техника, е-мое, двадцать седьмой век. С половинкою…

— Завеса секретности, почти «железный занавес». Может, стоило в бочке с цементом, как Леонов с Крамаровым? «Джентльмены удачи», понимаешь…

— Хорош базлать!

— Батя, вот вытряхнул примерных семьянинов посерел ночи из супружеских постелей, курить — нельзя, потому как задохнемся мы тут, как в той «душегубке», — так хоть трепом душу отвести…

— Кстати, если писать кому, тогда как?

— У Бати памперсы, запас. Пью — и писаю. Вместе с ковбоями… Эти, как их?

— Хаггинс.

— Во-во. Бать, а ты у нас тогда — вождь Сухое Тело…

Бойцы грохнули разом. Смеялись до слез. Старший принял серьезный вид:

— Все замолчали. Слушай вводную… Бойцы посерьезнели.

— Памперсы — только членам партии, — произнес старший голосом Левитана образца сорок первого года. Все грохнули снова, но веселье было кратким.

— А какая сейчас партия, — попытался продлить шутку кто-то из молодых.

— Были бы памперсы, а партия всегда найдется. Ладно, мужики, к делу.

Мужики посерьезнели и затихли разом.

— Звонили из столиц. Брать какого-то тамошнего авторитета, но не из блатных, а вроде фраера или лоха. Связан то ли с политикой, то ли с налогами, то ли с чем еще… Или — чин какой-то…

— Батя, ты внятнее не можешь?

— Мужики, за что купил, за то и продаю. Сейчас он в «Лазурном» с телкой развлекается. Через полтора часа на месте будем. А кто он и что…

— Они там по Москве столько всякого намутили…

— Отставить разговоры. Для нас важно одно: он скорее всего не вооружен…

— Как это — скорее всего? — снова перебил нетерпеливый молодой.

— По прикидке, понял? — рявкнул на него здоровенный мужик из угла — непонятно, как такой динозавр вообще поместился в фургоне. — Понял, спрашиваю?

— Понял.

— Ну а раз понял, заткнись и молчи в тряпочку. Будут вопросы — задашь, когда Батя закончит.

— Ладно.

— Он не вооружен… — Батя покосился на молодого. — Ну а если и вооружен — нам без особой разницы: огонь открывать запрещено, холодное оружие применять запрещено, бить запрещено…

— «Бить нельзя, ну а не вникнут — разъяснять…» Так, что ли? А что можно-то? — удивленно перебил на этот раз тот самый здоровяк из угла. — Целовать взасос?

— Вязать. Быстро, матеро, и чтобы никаких повреждений, могущих повлечь…

Короче — не мне вам говорить. Особенно голову поберегите.

— Свою?

— Твою я тебе сам оторву, если ты мне «клиента» угробишь или покалечишь, понял? Привыкли, понимаешь, отморозков «мордой книзу»… А тут — работа ювелирная требуется.

— Ну так и послали бы ювелиров… из соответствующего заведения. А то мудрят… Мудрецы, блин, сионские…