Но на самом деле все обстояло как раз наоборот — многим из пленников суждено было уцелеть и даже вернуться на родину, зато их конвоирам смерть была гарантирована в самое ближайшее время. Причиной этому явился один малозначительный на первый взгляд эпизод, имевший место несколько дней назад при разгроме мясниками Института санитарии и гигиены.

Вышеуказанное научное заведение славилось своей уникальной коллекцией вирусных и бактериальных культур. В первые часы после катастрофы директор института получил распоряжение мэрии, требовавшее принять все меры к тому, чтобы опасные для жизни и здоровья людей вещества не попали в чужие руки, что могло усугубить и без того трагическую ситуацию.

На следующий день несколько сотрудников приступили к уничтожению опасной коллекции. Поскольку специально предназначенная для этих целей аппаратура бездействовала, а обыкновенный костер не мог гарантировать успех, решено было упрятать контейнеры с пробирками в бетонный саркофаг.

Пока рыли яму, пока искали цемент, пока замешивали раствор, в институт ворвались мясники. Персонал, безуспешно пытавшийся объяснить им всю опасность ситуации, был беспощадно уничтожен, а пробирки, содержащие чумные палочки, холерные вибрионы, малярийные плазмоиды, бактерии сибирской язвы и еще много чего в том же роде, превратились в груды битого стекла, перемешанного с кровью несчастных медиков. Той же кровью победители щедро намазали свои лица. Именно с этой минуты целый букет опаснейших инфекционных болезней стал быстро распространяться среди мясников. (Горожане, еще в раннем детстве прошедшие поголовную иммунизацию, к счастью, были невосприимчивы к эпидемии.) Первые жертвы среди конвоиров появились сразу после того, как пеший караван вступил в пределы страны, впоследствии получившей название «Гиблая Дыра». В данный момент она находилась в положении не менее печальном, чем ее случайная соседка Будетлян-дия.

Поля, дороги, города и деревни были сплошь залиты водой, из которой торчали лишь верхушки холмов да ступенчатые башни храмов, увенчанных изваяниями острогрудой женщины со звериным лицом, обрамленным пышными косами. От холма к холму и от башни к Скиине плавали неуклюжие тростниковые плоты, на один из которых и погрузили всех вновь прибывших.

Уже тогда Эрикс обратил внимание на странное поведение конвоиров. Большинство из них утратили прежнюю прыть и старались прилечь при каждом удобном случае. Одних постоянно рвало, другие мучились кровавым поносом, третьи задыхались от кашля, у четвертых тела раздулись до невероятных размеров. Многие ослепли, и почти у всех на коже появились багровая сыпь и гнойные язвы.

Когда плот пристал к ступеням полузатопленного храма, сплошь усеянным толпами молящихся, около дюжины конвоиров уже не подавали признаков жизни. Кровь, добытая из них, смешалась с кровью несчастных сограждан Эрикса.

Пленников заставили таскать мешки к подножию статуи, где страшный груз принимали бритоголовые, увешанные гирляндами раковин жрецы. Под неумолчное монотонное пение толпы они по специальным лестницам взбирались на плечи своей богини и обильно поливали кровью ее голову, груди и спину. Внизу эта кровь становилась добычей молящихся — ею мазали себя, своих детей и всех, кто находился рядом.

Человеческая кровь должна была умилостивить гневливую богиню, наславшую потоп на свой народ. Так продолжалось по многу часов кряду. Потом плоты привозили новые толпы молящихся, новые жрецы взбирались на плечи богини и новая кровь струилась по уступам храма, сея вокруг смертоносную заразу.

Запасы жертвенной крови быстро шли на убыль, а это означало, что для носильщиков приближается смертный час. Охраняли их уже совсем другие воины, а тела прежних конвоиров, исклеванные птицами и изъеденные хищными рыбами, плавали вокруг.

Жертвоприношение продолжалось, правда, уже не с тем размахом. Богомольцев поубавилось, да и жрецы как-то подрастеряли рвение. За все время долгой службы на богиню выливали теперь не больше пяти-шести мешков крови.

Вскоре плоты вообще перестали прибывать, а жрецы если что и могли, то только стонать и харкать. Над богиней, чей страшный лик был скрыт сейчас толстым слоем запекшейся крови, висели тучи мух.

Охранники тоже едва шевелились. Гораздо гуманней было бы прикончить их, чем наблюдать за долгой агонией, но на такое товарищи Эрикса по несчастью решиться не могли. Лишь после того, как затихли последние стоны умирающих, они очистили от их тел палубу и на веслах пустились в обратную дорогу.

Отсутствие компаса и карты весьма удлинило срок путешествия, но в конце концов на горизонте замаячила слегка покосившаяся, но по-прежнему величественная решетка приемника кирквудовской энергии.

Будетляндия представляла собой зрелище настолько безнадежно-печальное, что у некоторых спутников Эрикса, благополучно прошедших сквозь адовы муки плена, вскоре появились перекосы в психике. Заброшенные города ветшали, немногие уцелевшие жители существовали за счет жалких остатков былого благополучия.

Лишенный медицинской помощи, растерявший почти все свои прежние знания, неспособный к естественному зачатию и утративший всякую надежду народ быстро вымирал. Вблизи от установок Кирквуда, которые теперь функционировали как бы сами по себе, происходили всякие жуткие феномены. Желтые, как янтарь, массивы перестроенного пространства разрастались.

Глубокий дромос, все еще существовавший вблизи яйцеобразного монумента, стал предметом едва ли не культового поклонения. В него уходили все те, кто уже не имел сил жить, но не решался на самоубийство. Назад из дромоса еще никто не вернулся.

Эрикс примкнул к тем, кто еще как-то пытался спасти себя и других. Они разыскивали неразграбленные склады, как могли, лечили больных, по крупицам восстанавливали утерянные знания и даже экспериментировали с различными материалами, пытаясь вновь добыть электрический ток.

Последнюю точку в истории Будетляндии поставили аггелы, проникшие туда через территорию вымершей Гиблой Дыры. Народ, неспособный служить идеям Кровавого Кузнеца, естественно, не имел права на существование. Лишь немногим, в том числе и тяжело раненному Эриксу, удалось спастись в Эдеме…

Боевую машину будетлян они обнаружили лишь сутки спустя невдалеке от места, которое называлось Парком Всех Стихий. Видом своим она напоминала короткокрылый и бесхвостый реактивный истребитель и, по словам Эрикса, могла летать, зарываться глубоко под землю, нырять в воду и даже выходить в космическое пространство.

В момент всеобщей катастрофы машина находилась в воздухе, о чем свидетельствовали руины здания, в которых она ныне покоилась. Впрочем, ее корпус, устойчивый к любым видам воздействия, включая лучевое и ядерное, почти не пострадал. В свое время аггелы пытались проникнуть в нутро машины, на что указывала процарапанная на краске надпись «Власть Каину!», но точно с таким же успехом мартышка могла бы попытаться вскрыть банковский сейф.

На корпусе машины не было заметно ни единого шва, а тем более болта или заклепки. Можно было подумать, что это одна цельная отливка. Эриксу, весьма неплохо разбиравшемуся в технике своей эпохи, потребовалось тем не менее несколько часов, чтобы добраться до оружейного отсека, в котором компактно располагались несколько разнотипных боевых систем, по мере надобности сменявших друг друга у расположенной в носу амбразуры. Было здесь даже что-то, напоминавшее крупнокалиберный пулемет. Кирквудовская пушка, которую Зяблик сразу окрестил Горынычем, размерами и весом не превышала пищали, в свое время украшавшей краеведческий музей Талашевска.