Смыслы, цели, проекты в этих совместных с другими событиях раскрываются, идентифицируются, опознаются, являются, содержат в себе то человеческое «Я», которого еще нет, но которое «уже возможно» при взаимодействии с ними. В подобных ситуациях человек, пережив «экзистенциальный инсайт» от персонально значимого события («прочитал Шопенгауэра», «побывал на Соловках», «выиграл в лотерею», «начал рисовать», «подобрал на улице щенка», «увидел на выставке картины Магритта», «познакомился с…» и т. д.), выполняет принципиально важную внутреннюю работу: его «Я» в такие мгновения разотождествляется с самим собой, помещается в принципиально иные контексты, создавая новые персональные смыслы и открывая новые перспективы для развития.

С каждой такой микросамореализацией субъективно переживается нарастание, расширение потенциальных возможностей, и на какое-то время у человека появляется избыток «пространства для жизни», в котором есть возможность разных выборов. Осуществленный выбор становится смысловой доминантой субъекта, на некоторое время определяя значимость других происшествий, смыслов и отношений. Когда субъект делает конкретный выбор в этом поле разотождествленности с самим собой, пространство схлопывается до следующего значимого события, и развитие на какое-то время снова приобретает определенность, «зов и горизонт» (Эпштейн, 2001). Внутри этой определенности ставятся и достигаются личные цели, рождаются и означиваются персональные смыслы, разрабатываются идеальные личностные проекты и жизненные стратегии, формируются новые самоидентификации и т. д.

Казалось бы, процесс жизненного, социокультурного по природе «потенциирования» бесконечен, вариативен, непредсказуем. Но взрослый человек не может не осознавать пределы своей осуществимости, связанные с биологическим старением, болезнями, необходимостью жизненных вкладов в других людей (детей, близких, учеников, друзей) и т. д.

В этом смысле индивидуальная жизнь не принадлежит полностью лишь самому человеку, она «делится» в межличностном пространстве на «свою» и «свою-другую», на «жизнь-для-себя» и «жизнь-для-других». Их синтез делает возможным становление самобытности человека, его индивидуального бытия в определенных социокультурных хронотопах, его подлинности, аутентичности.

Переживая как «кризисы возможностей», так и «кризисы осуществимостей», взрослый человек не может оторваться от реальности, в которой его жизнь конечна, укоренена во времени и обстоятельствах и, следовательно, подлежит разделению с другими, упорядочиванию, многократным переосмыслениям и т. д. Любой из нас когда-то сталкивается с переживанием чувства «сделанности жизни» и пониманием того, что некоторые события в ней попросту никогда не состоятся. Тем не менее развитие не прекращается, и возникает вопрос, нет ли во внутреннем мире человека скрытых потенций, поддерживающих как экзистенциальное «мужество быть», так и каждодневное «усилие жить», сохраняющих субъективную энтропию даже тогда, когда «пространства для жизни» остается совсем мало.

Мы предположили, что самопостроение, самоосуществимость, саморазотождествление в условиях осознания конечности жизни невозможны без внутренней опоры на экзистенциальные (бытийные) ожидания.

Экзистенциальные ожидания – это конкретизирующиеся в процессе жизни формы идеального проектирования возможного для данного человека типа желаемого события, ожидания именно его в контексте уже свершившихся жизненных происшествий. Обобщенные до своих пределов («жду от жизни новизны», «хочу, чтобы происходило что-то другое, отличное от того, что есть сейчас»), они способствуют позитивному развитию в условиях, когда взрослый или начинающий стареть человек переживает чувство «сделанности» жизни, вынужден осуществлять «последний отсчет», осмысляет проблемы кризиса среднего возраста, ощущает признаки собственного старения, нехватки сил и времени для реализации принципиально новых замыслов, для совершения «усилия жить здесь-и-теперь» (нет жизненного драйва, ощущения полноты жизни, ее подвластности субъекту, стремления преодолевать, «прогибать» жизнь под себя и пр.).

На уровне индивидуального переживания экзистенциальные ожидания выступают как «чувство возможного», «чувство “если”» (М. Н. Эпштейн) и даже как «чувство “вдруг”». Рефлексируя события и обстоятельства жизни, находясь в «сильных» точках персонального бытия (утраты близких, болезни, переезда, развода, потери работы и пр.), человек всякий раз переживает интуитивное расширение тех мыслей и чувств, которые сопровождали происшедшее (своего рода модальное волнение), и это расширение становится основой нового «усилия жить», формирует зону экзистенциальной готовности субъекта к наступлению определенных событий, тем самым индивидуально размечая реальность будущего и снижая «тревожность бытия».

Экзистенциальная готовность есть своеобразное состояние когнитивного и эмоционального напряжения в отношении ситуаций, которые будто бы «должны свершиться» или по крайней мере могут свершиться в жизни. Так, социализированный субъект «знает», что в пространстве жизненной реальности его «должны ожидать» влюбленность, создание семьи, утрата родителей и т. п., поэтому он заранее формирует отношение к этим будущим происшествиям как к событиям и избыточно внимателен к тем условиям повседневности, в которых вероятно появление этих происшествий. Из-за этих ожиданий, не всегда оправдывающихся, вероятно, возможно нарративное искажение собственного опыта и создание «легенд о себе».

Признаки подобных событий человек отбирает из прецедентных текстов, освоенных в социализации и предлагающих некие образцовые варианты жизненных стратегий, варианты поведения и переживания определенных обстоятельств, а затем символизирует, превращая в своеобразные знаки для самого себя. Так, некоторые знакомые по книгам и рассказам других или уже пережитые события становятся своеобразной меткой, нарративным мотивом прожитой единичной жизни («жизнь с…», «работа в…» и т. п.). Рефлексируя собственную жизнь, взрослый человек всякий раз производит смысл, принуждает смысл существовать через него. Выдуманное наряду со свершенным вполне может наделяться онтологическим (или по крайней мере нарративным) статусом.

Экзистенциальные ожидания и экзистенциальная готовность связаны с появлением «онтологического импульса» (М. Н. Эпштейн, Г. Л. Тульчинский), при котором человек сам придает жизненный статус желаемому, должному и даже потенциально возможному и насыщает дополнительной энергией, чтобы оно сбылось, – и это не просто онтологические допущения или предположения, а почти целевые конструкции сознания, способные конструировать для него реальность будущих происшествий. Об этом хорошо говорит герой романа Х. Мураками «Хроники заводной птицы»: «Ты больше не ребенок и имеешь право жить, как тебе хочется. Хочешь завести кошку – выбери жизнь, где у тебя будет кошка. Это проще простого. Ты имеешь на это право. Так ведь?» (Мураками, 2006, с. 145).

В этом смысле растущий объем несвершившихся в жизни субъекта фактов устанавливает для него смысл и ценность тех, что свершились.