Оставив Афанасия толковать с Темиром, я отправился к себе разбирать послание Годунова. Интересовали его всё те же внешнеполитические проблемы, что и ранее. Особо заботили одно из первых лиц государства успешность мирных переговоров и, в случае их срыва, возможность объединения и выступления одним фронтом против России её соперников, королевств Польского и Шведского. Не ясно было боярину, чего ожидать в следующем году от Крымского ханства, да спрашивал он меня про то, будет ли толк отправлять послов, чтобы зазывали они на Русь принца Густава, сына свергнутого своим братом короля Ерика. Кое-какие мысли у меня водились только по последнему вопросу.

Не успел я закончить чтение, как меня вызвал Ждан, они с посланцем опекуна уже завершили экскурсию по дворцовому хозяйству. Вернувшийся из инвентаризационного осмотра Пушкин вид имел немного разочарованный.

— Распустил ты ключников, княжич. Нерадиво добро твоё оберегают, амбары хлебом не полны, а уж посадским ржицу отмеряют. Надо бы сие не по осени творить, когда всё в дешево, а по весне, егда в дорого идёт. У тебя Моложский уезд в уделе, а рыбицы на ледниках нет совсем, токмо сушеной да соленой бочек по десяти всего. Да по двору работные людишки да бабы какие-то немецкие без делу ходят, даром твой хлеб едят, — пенял мне Сулемша. — Построже бы надоть, завсегда нерадивых плетью угощать положено, а ты об том запамятовал.

— Григорий, ты на польском наречии изъясняться можешь? — в голову мне пришла неожиданная мысль, кого направить к шведскому царственному беженцу с придуманной диковинкой.

— Через пень-колоду, но маленько балакаю, а в чём нужда тебе о том? — прекратив наставления, насторожился дорогобужец.

— Ты ж в полоне много лет был, чего ж крепко не разучил? Да вотчина твоя у пограничных земель вроде, — удивился я такому факту.

— Дак меня сперва в Вильне[140]держали, а потом в Мстиславль свели, — развёл руками Пушкин. — А на нашем порубежье природных поляков вовсе нет.

Пояснения доробужца мне ничего не объяснили, но изменять придуманный план не хотелось.

— Ежели с посольством тебя пошлют, хоть как речь держать сможешь сам, без толмача, да дело княжеское справишь?

— Столкуюсь уж как-нибудь, словенское-то наречие что у нас, что в Польской земле схоже. Токмо чин у меня маловат по посольствам-то разъезжать, яз, чай, не дьяк посольского приказу, — усмехнулся дорогобужец Григорий.

— Тут уж я упрошу царя Фёдора Ивановича, дай бог, пожалует.

Дав такие значительные обещания, осталось придумать, как их выполнить. Ничего умнее, чем изложить свои просьбы в ответном письме к боярину Борису Фёдоровичу, да придать им практический смысл, мне в голову не пришло.

Уже за полночь, при свете лампадок и свечей, заканчивался наш совет с Бакшеевым. Начертание нынешних северо-западных границ русского государства я себе представлял довольно смутно. Детали мне растолковывал побывавший на всех фронтах ветеран. Послезнание мне говорило лишь о том, что побережье восточной части Финского залива в моём прошлом мире страна вроде потеряла во время Смуты, а возвратила при Петре Первом. Совместная интервенция западных соседей в Россию, насколько я помнил, произошла уже в разгар развернувшейся в стране крестьянской войны.

Ответ же требовалось составить достаточно конкретно и детально. Прогноз мой являлся, по сути, тычком пальцем в небо, но ничего лучшего придумать не удалось. Писать я постарался в туманных выражениях, чтобы не сошедшиеся детали можно было в случае фатальной неудачи списать на неверную трактовку текста. Признавая возможность союза Польши и Швеции, длительное их объединение в будущем в одно государство мной отвергалось. Для заключения нужного мира мне виделось необходимым развить успех на севере, с надеждой обменять захваченные земли на Ругодив — Нарву. Поэтому оказать помощь казакам во главе с лихим Корелой признавалось необходимым. Бакшеев советовал укрепиться острожками невдалеке от шведских рубежей и оттуда тревожить их земли. Полевую армию Флеминга так разгромить не удастся, зато вполне удавалось набегами изгнать крестьян, кормивших её и перевозивших все военные припасы и пушки для тянущейся осады. С крымцами, по совету отлично знающего их Афанасия, я рекомендовал держать ухо востро, да выдвинуть весенний сбор русских войск от северного берега Оки ближе к Дикому Полю. Для шведского изгнанника обещал изготовить дар, с которым уговорить его на приезд в Москву станет преизрядно легче. Тут и Григорий Пушкин пришёлся к месту, ему уготовили роль дарителя угличской диковинки. Собственно от того, насколько ловко этот дорогобужский дворянин продемонстрирует посланный гостинец, и зависела реакция так нужного Годунову принца Густава.

Закончив пространную грамоту, я скрутил её в свиток и растолкал дремавшего на лавке Ждана. Тот запечатал послание княжеской печатью и понёс его, несмотря на ночь, Темиру Засецкому. Мне оставалось лишь надеяться на то, что мои дилетантские советы помогут Годунову и не ухудшат положения страны.

Стрельцов во главе с Данилой Пузиковым собирали спешно, чтобы до ледостава успеть добраться реками хотя бы до Волочка. На пути отряда, в Новгороде, так же как и в Пскове, свирепствовала эпидемия, но вроде дальнейшее её распространение удалось остановить с помощью застав. Стрелецкому голове я постарался объяснить идею санитарии, уверяя его, что только методичным выполнением этих обрядов можно уберечься от мора. Уходящим воинам по моему распоряжению, помимо запасов продовольствия, выдали недавно изготовленные двуручные пилы и шанцевый инструмент, необходимый для постройки укреплений.

Все три дня до отъезда Григория Пушкина мы с ним разучивали нехитрый фокус с кубком, наполненным водой. Мне его давным-давно демонстрировал учитель на уроке физики, для наглядного понимания природы атмосферного давления. Когда в первый раз жидкость осталась в посуде и не пролилась из-под холстины на пол, Сулемша оказался потрясён.

— Ты никак воду-то заговорил, — крестясь, произнёс дворянин.

— Слова тут ни при чём. Хоть мольбу твори, хоть хулу, всё едино должно получиться. Стакан токмо нужен изнутри ровный, да с дном широким, — успокоил я дорогобужца. — Ежели кубок из прозрачного стекла найдёшь, так можно, холстинку дёргая, показать, будто вода кипит от ничего. Ты, Григорий, окромя королевича, сие никому не показывай, а то мало ли, засадят тебя в подклети монастырские, пока разберут, в чём дело-то.

Останавливаться лишь на фокусах мне не хотелось. К отправке с Сулемшой в Польшу я надеялся успеть приготовить наглядный демонстратор силы атмосферного давления. Насколько я помнил, в этом опыте присутствовали две полусферы, из которых насосом откачивали часть воздуха. Мне совершенно не приходило на ум, когда этот эксперимент демонстрировали впервые, оставалось лишь надеяться, что Густаву он не знаком. В случае если бы эти фокусы оказались уже известными, я планировал перейти к химическим. На алхимика они, на мой взгляд, подействовать должны были безотказно.