Палеоантрополог Ричард Клейн в своем авторитетном труде «Карьера человека» (The Human Career) пришел к выводу, что «археологические материалы свидетельствуют о том, что почти во всех выявленных отношениях, к которым относятся артефакты, изменения мест стоянки, способность приспосабливаться к экстремальным природным условиям, добыча пропитания, и т. д., неандертальцы с поведенческой точки зрения уступали их современным преемникам, и, судя по их характерной морфологии, поведенческое несовершенство вполне могло корениться в их биологической структуре».[233] Европа принадлежала неандертальцам по меньшей мере 250 тысячелетий, их не сдерживало присутствие других гоминид, однако орудия и культура неандертальцев не просто примитивнее, чем у Homo sapiens; неандертальцы не выказывали почти никаких признаков изменений, а тем более движения в сторону социальной глобализации. Палеоантрополог Ричард Лики отмечал, что орудия неандертальцев «оставались неизменными на протяжении более чем 200 тысяч лет – по-видимому, этот технологический застой не допускает работы всего человеческого мозга полностью. Только когда 35 тысяч лет назад на сцену ворвались культуры позднего палеолита, инновации и произвольный порядок получили широкое распространение».[234]

Аналогично, неандертальские предметы искусства сравнительно грубы и примитивны, к тому же вспыхивает немало споров о том, не являются ли многие из этих объектов результатом действия сил природы или искусственных манипуляций.[235] Самое поразительное исключение из этого правила – знаменитая неандертальская флейта из кости, датированная 40–80 тыс. лет назад, присутствие которой, по мнению некоторых археологов, означает, что создатель флейты обладал музыкальностью. Однако даже биолог Кристофер Уиллс, один из немногих отрицающих неполноценность неандертальцев, признавал: вполне возможно, что отверстия в кости проделаны животным, которое грызло эту кость, а не каким-нибудь палеолитическим Иэном Андерсоном. И хотя Уиллс утверждал, что «недавние важные открытия указывают, что ближе к концу своего пути неандертальцы могли достичь значительного технологического прогресса», ему приходится признать, что «пока неясно, произошло ли это в результате контактов с кроманьонцами или с другими более развитыми людьми, или неандертальцы сумели продвинуться вперед без посторонней помощи».[236]

Вероятно, самое эффектное притязание неандертальцев на «гуманизм» – это похороны умерших, во время которых трупам старательно придавали позу эмбриона и осыпали цветами. К этому примеру я обратился в своей книге «Как мы верим» о происхождении религии,[237] однако результаты новых исследований оспаривают такое толкование. Клейн отмечал, что могилы «могли копать просто для того, чтобы убрать трупы из мест обитания» и что в шестнадцати из двадцати наиболее изученных местах погребения «тела были туго согнуты (почти в позу эмбриона), что может указывать либо на погребальный ритуал, либо просто на желание выкопать наименьшую из возможных погребальную траншею».[238] Палеоантрополог Иэн Таттерсолл соглашается: «Даже периодически хоронить умерших неандертальцы могли просто для того, чтобы предотвратить набеги гиен на места обитания человека, или этим ритуалам можно дать другое подобное прозаическое объяснение, так как неандертальским местам погребения недостает «погребального инвентаря», свидетельствующего о ритуале и вере в загробную жизнь».[239]

Немало выводов было сделано на основании возможности наличия у неандертальцев языка – типичного компонента современного интеллекта. Эти выводы в лучшем случае умозрительны, поскольку мягкие ткани мозга и голосового аппарата не превращаются в окаменелости. Умозаключения можно сделать по виду подъязычной кости, входящей в состав голосового аппарата, а также по форме основания черепа. Но обнаружение фрагмента явно неандертальской подъязычной кости не позволило сделать окончательный вывод, или, как сказал Таттерсолл, «такой довод, как подъязычная кость, выглядит убедительно, но если рассматривать в качестве свидетельства основание черепа, а также то, что предполагают археологические находки о способностях неандертальцев и их предшественников, трудно не прийти к выводу о том, что членораздельная речь в том виде, в каком мы знаем ее сегодня, – привилегия одних только современных людей».[240]

Что касается строения черепа, то у млекопитающих основание черепа плоское, а у человека выгнутое (в связи с тем, насколько высоко в горле находится гортань). Среди прародителей-гоминид основание черепа совсем не выгнутое у австралопитеков, немного выгнутое – у Homo erectus и еще сильнее – у архаичного Homo sapiens. Однако у неандертальцев изгиб исчезает, и это свидетельство не укладывается в рамки теории о неандертальском языке, как продолжал Лики: «Судя по основанию их черепа, неандертальцы были наделены более бедными вербальными навыками, чем другие архаичные разновидности человека разумного, жившие несколько сотен тысяч лет до того. Складка в основании черепа у неандертальцев была выражена в меньшей степени, чем у Homo erectus».[241]

Затем Лики вопреки фактам предположил, что могло произойти, если бы выжили еще более ранние предки-гоминиды: «Полагаю, если бы по какой-либо ошибке природы популяции Homo habilis и Homo erectus существовали до сих пор, мы могли бы проследить на их примере промежуточные стадии развития языка. Пробел между нами и остальной природой был бы восполнен нашими предками».[242] Эта «ошибка природы» – случайность на нашей шкале времени, позволившая нам выжить в отличие от других гоминид. Поэтому Лики заключил: «Homo sapiens в конце концов эволюционировали как потомки первых людей, но ничего неизбежного в этом не было».[243] Иэн Таттерсолл также исходил в своих рассуждениях из случайности: «Если бы мы присутствовали при какой-либо ранней стадии эволюции человека и располагали некоторыми знаниями о прошлом, то могли бы с достаточной точностью предсказать, что будет дальше. Но Homo sapiens ни в коем случае не организм, который действует так же, как его предшественники, только немного лучше; он представляет собой нечто совершенно иное и потенциально весьма опасное. Что-то из ряда вон выходящее, хоть и совершенно случайное, произошло при рождении нашего вида».[244]