В течение нескольких минут я разрывался между побуждением немедленно начать осуществление своего плана и желанием вернуться в постель, чтобы снова быть рядом с теплом любимой. Подойдя к кровати, я стал смотреть на Элизу. Она спала сладко, как дитя, закинув одну руку на подушку. Щеки оттенка лепестков розы, полуоткрытые губы. Необоримое желание склониться над постелью и поцеловать эти губы придало мне решительности. Я так сильно обожал ее, что не мог успокоиться, пока не прервется последний контакт с моим прошлым. Повернувшись, я снова подошел к шкафу и стал одеваться.

Я посмотрел в зеркало, и передо мной возникло отражение мужчины из 1896 года – правда, с синяками на лице и налитым кровью левым глазом. Я надел нижнее белье и носки, рубашку и брюки, потом ботинки. Повязал галстук, надел сюртук и причесался: передо мной стоял отраженный в зеркале Р. К. Кольер, эсквайр. Одобрительно улыбнувшись, я кивнул ему.

«Больше никаких сомнений, – сказал я себе. – Ты принадлежишь настоящему».

Подойдя к письменному столу, я взял свои часы и положил их в жилетный карман. Теперь я был готов. Стараясь не шуметь, я с улыбкой пересек комнату, на ходу взглянув на Элизу.

– Вернусь через минуту, любимая, – прошептал я.

Осторожно отперев дверь, чтобы не разбудить Элизу, я вышел из комнаты. Бесшумно притворив, но не заперев дверь, я двинулся прочь, намереваясь скоро вернуться. Идя через общую гостиную, я что-то напевал. Потом направился в сторону открытого дворика.

Я только-только начал сворачивать налево, когда краем глаза заметил какое-то движение справа и бросил взгляд в том направлении. С сильно бьющимся сердцем я резко развернулся и оказался лицом к лицу с Робинсоном, который остановился как вкопанный.

Выражение его лица было ужасно: едва увидев его, я понял, что он вернулся, чтобы меня убить. Бросившись вперед, я сцепился с ним, изо всех сил удерживая его за правое запястье. Его лицо точь-в-точь походило бы на неподвижную каменную маску, если бы не пульсирующая жилка у правого глаза. Он ничего не говорил, оскалив стиснутые зубы, прерывисто, со свистом, дыша и силясь достать из правого кармана сюртука пистолет, который там был – я это знал.

– Вы не сможете меня убить, мистер Робинсон, – медленно и внятно произнес я. – Я пришел из будущего и знаю о вас все. Вас не повесят за убийство, ибо вам предначертано через двадцать лет утонуть в Северной Атлантике.

Эти слова сильно огорошили его, дав мне необходимый шанс. Я изо всех сил толкнул его, и он отлетел назад и упал. Развернувшись, я бросился назад в гостиную и подбежал к двери комнаты Элизы. Войдя, я притворил дверь и тихо запер ее на замок. У меня сильно закружилась голова. Пришлось прислониться к стене. Сердце у меня билось так сильно, что я с трудом дышал. Мне послышался топот его ног в гостиной, и я испуганно подался назад. Что он теперь предпримет? Станет колотить в дверь, пока не разбудит Элизу? Прострелит замок и набросится на меня? Я развернулся и, спотыкаясь, побрел к кровати, на которой спала любимая. «Не буди ее», – остановил меня внутренний голос. Подумав, я неуверенно двинулся к шкафу. Казалось, легким не хватает воздуха. Теперь ко мне полностью вернулось ощущение дезориентации. Надо было лечь к ней в постель и прижать ее к себе.

Начав снимать сюртук, я пристально смотрел на дверь. Он не вламывался и не стучался, чтобы его впустили. Почему? Потому что знал, какова будет ее реакция? Я вдруг посмотрел вниз, нащупав под правым боковым карманом сюртука что-то твердое и круглое. Дырка, подумал я. Одна из монет, полученных на сдачу в аптекарском магазине, завалилась за подкладку.

Я понимал, что доставать ее не так уж и важно, и этот факт будет преследовать меня до самого конца. Но все же что-то заставило меня залезть в карман, трясущимися пальцами ощупывать его, пока я не нашел дырку, затем другой дрожащей рукой подталкивать монетку вверх, пока она не коснулась кончиков моих пальцев. Ухватив, я вытащил ее и взглянул.

Это была монета в один цент 1971 года выпуска.

В этот момент внутри меня начало собираться нечто темное и ужасное. Понимая, что это такое, я попытался отбросить от себя монету, но не мог от нее избавиться, словно в ней заключался какой-то жуткий магнетизм. Я с нарастающим ужасом смотрел, как она с кошмарной настойчивостью липнет к моим пальцам. Ни осознать это, ни разрушить наваждение я был не в силах. Я почувствовал, что начинаю задыхаться и дрожать под натиском обрушившегося на меня студеного облака. Сердце мое продолжало медленно и страшно колотиться, пока я тщетно пытался закричать, чувствуя, как звуки намертво застревают у меня в глотке. Я пронзительно закричал, но лишь мысленно.

Я ничего не мог поделать. В этом было самое ужасное. Я стал совершенно беспомощен. Немой и парализованный ужасом, я ощущал, как рвутся соединительные ткани, отдаляя меня от 1896 года и от Элизы. Неимоверным напряжением воли я пытался оторвать немигающий взгляд от этих цифр на монете, но не мог. Казалось, они, подобно волнам отрицательной энергии, посылают импульсы мне в глаза и мозг. 1971, 1971. Я чувствовал, как слабеет моя связь. 1971. «Нет, – молил я, парализованный расслабляющим испугом. – Нет, пожалуйста, нет!» Но кто мог бы меня услышать? Именно таким способом концентрации самовнушения я перенес себя назад во времени и теперь, в эти ужасающие мгновения, выталкивал себя обратно, уставившись на эту монету с цифрой 1971. 1971. Я отчаянно пытался внушить себе, что сейчас 1896 год – 21 ноября 1896 года. Но я не мог на этом сконцентрироваться, у меня ничего не получалось. Мешала прилипшая к пальцам монета, которая внедряла в мое сознание тот, другой год. 1971, 1971, 1971. Почему я не могу от него избавиться? Я не хочу возвращаться! Не хочу!

Теперь вокруг меня висела мерцающая тьма наподобие ожившего тумана. Оцепенев и словно превратившись в камень, я с трудом смог повернуть голову к кровати. Нет, о господи, боже правый! Я едва различал ее! Она виделась мне словно сквозь туман. Из груди у меня вырвался мучительный стон. Я попытался двинуться, протянуть к ней руку, но не мог шевельнуться – меня придавил к земле мерзкий чудовищный груз. Нет! Я силился сбросить его. Не позволю оторвать себя от нее! Собрав последние остатки сил, я старался избавиться от зловредной монеты. Сейчас не 1971-й, а 1896-й! 1896-й!

Напрасно. Пенни оставалось на моей руке наподобие какого-то отвратительного нароста. Уничтоженный, я снова бросил взгляд на Элизу. Мою душу потряс вопль ужаса. Она уже пропала в темноте, объемлющей меня и затягивающей наподобие некоего ужасающего вакуума. Не знаю почему, но в этот момент я вспомнил об одной женщине, как-то рассказавшей мне о наступлении психического расстройства. Она описала это как «нечто», накапливающееся внутри, нечто невосприимчивое к разуму и воле, нечто страшное и тревожное, постоянно разбухающее, как растущий глубоко внутри паук, что ткет ужасную ледяную паутину, грозящую поглотить разум и тело. Именно это я и ощущал, бессильный и беспомощный, чувствуя внутри его неумолимый рост и зная, что остановить не в силах.

* * *

Я открыл глаза. Я лежал на полу. Снаружи доносился отдаленный грохот прибоя.