Из-за державшегося вокруг сильного тумана бой свелся в основном к поединку „Гебена” с видевшим его лучше всех „Евстафием” (4 305-мм, 4 203-мм, 12 152-мм; скорость — всего 16 уз). Первый же залп нашего флагманского корабля накрыл „Гебена”, и тот, явно опасаясь столь же меткой стрельбы других вступающих в бой кораблей, поспешил отвернуть. Через 14 мин. после открытия огня „Гебен” и только появившийся на горизонте „Бреслау” скрылись в тумане. С самого начала боевых действий на море выявилась важность авиации: летчики успешно наблюдали за действиями „Гебена” уже при его первом появлении под Севастополем. Для возможности сопровождения авиацией флота на походе вспомогательные крейсера „Император Николай I” и „Император Александр I” уже в 1914 г. были спешно переоборудованы в авиатранспорты — для перевозки до 5–6 гидросамолетов каждый. „Кагул” и „Память Меркурия” также могли брать по два гидросамолета, „Алмаз” — один.

Немаловажные уроки боевого опыта экипаж „Кагула” получил во время очередного предпринятого 24–29 декабря похода флота в юго-восточную часть моря.

Стало известно, что турецкий крейсер „Гамидие”, недавно едва ушедший (у Синопа) от дозорного эскадры — „Память Меркурия”, появился у Кавказского побережья в сопровождении „Бреслау” [102]. После обычного трехчасового выхода из базы на чистую воду по протраленному каналу „Кагул” по сигналу флагманского крейсера „Память Меркурия” пошел впереди флота в дозоре. Уже опустилась южная ночь. На шестом часу пути курсом на Поти бдительные сигнальщики „Кагула” заметили в темноте справа по курсу один, а за ним другой длившиеся какие-то мгновения проблески. Всматриваясь в бинокль, командир крейсера на расстоянии, по его оценке, 30–40 каб. обнаружил неясные силуэты и дымы. О подозрительных кораблях, а их, как показалось командиру, было два, немедленно ратьером сообщили на следовавший за „Кагулом” „Евстафий”. Почти в то же мгновение „Память Меркурия”, уже, видимо, наверняка опознавший противника, дал залп всем правым бортом. Неприятельский крейсер открыл одновременно два прожектора и за считанные 20–25 сек. провел, их лучами от „Памяти Меркурия” до „Кагула” и обратно. Скоротечный ночной бой во всех его сложностях и неожиданностях разгорелся между двумя парами крейсеров. К огню наших „Памяти Меркурия” и „Кагула” в редкие моменты обнаружения противника прибавлялись и залпы линейных кораблей.

Как доносил потом командир „Кагула”, залпы „Памяти Меркурия” совершенно ослепляли всех стоящих на мостике, поэтому капитан 1 ранга С. С. Погуляев, чтобы точно так же не ослеплять напрасными залпами „Евстафий” и не сбивать стрельбу его более мощных орудий, отдал приказание в плутонги стрелять только в тех случаях, когда командиры и наводчики уверенно видели силуэты крейсеров противника. Об управлении огнем в полной тьме не могло быть и речи. Расстояние до противника измерить не удавалось (по наблюдениям командира „Кагула”, залпы флота ложились с большими недолетами), падения своих снарядов, никто не видел. Противник временами совершенно скрывался в темноте и, стремясь не дать ему оторваться, оба крейсера в течение 6 минут стычки два раза резко меняли курс. Но противник, шедший генеральным курсом к Босфору, уже успел оценить состав противостоящей эскадры, корабли которой более ясно проектировались на западной части горизонта, и поспешил скрыться.

Во всей этой суматохе „Кагул” успел сделать лишь четыре выстрела из правого носового каземата. Разбирая обстоятельства боя, на „Кагуле” особенно досадовали на „крайне слабой светосилы” оптические прицелы, тормозившие стрельбу и давно требовавшие замены.

Точно так же с определенностью подтвердилась и полная неэффективность 75-мм пушек крейсера, о чем, как читатель помнит, докладывал начальству еще командир „Олега”. С особой наглядностью это выявилось при порученном „Кагулу” во время похода флота расстреле лайб, брошенных турками у порта Ризэ. „Несмотря на рядовые попадания (с дистанции 6 каб. — Р. М.), — докладывал командир начальнику бригады, — лайбы не загорались и не тонули”.

Снаряды же, попадавшие в воду у ватерлинии, не разрывались, а рикошетировали и давали разрыв только где-то на берегу. После 28 безрезультатных выстрелов пришлось перейти на огонь из 152-мм орудий. В течение 16 минут (с перерывами для выяснения, тонет ли очередная лайба) было выпущено 74 снаряда, все 11 лайб были потоплены. При отходе ввиду близости берега, где могли быть мины, решили не разворачиваться: задним ходом, по уже пройденному пути крейсер вышел на чистую воду и присоединился к флоту.

Новым испытанием для крейсера, на этот раз экзаменом для его главной артиллерии и механизмов, стал поход 11–16 января 1915 г. Пять линейных кораблей в сопровождении 3 крейсеров и 10 миноносцев вышли для блокады восточной части Анатолии. Шторм и крупная зыбь заставили вернуть миноносцы в Севастополь и вызвать взамен них более мореходные новые эскадренные миноносцы („Новики”) — „Беспокойный” и „Пронзительный”. Прошли к Синопу, а оттуда — вдоль берега на запад. На меридиане Инеболи повернули обратно и спешно легли на Батуми: были получены сведения о появившемся у реки Хопи „Бреслау”. Ночью удалось перехватить радиопереговоры противника, а в 7.35 утра 14 января „Кагул”, шедший дозорным на левом крамболе у „Евстафия”, прожектором сообщил командующему, что слева на траверзе обнаружен дым. Механику крейсера было приказано приготовиться дать самый полный ход, и в 7.50, получив приказание адмирала „опознать дымы”, „Кагул” начал долгую и полную захватывающего драматизма погоню.

Взяв курс 16, крейсер пошел напересечку беглецу и в 8.15 увеличил скорость до 140 об/мин.(21,6 уз.). С расстояния 150 каб. начали вырисовываться две мачты шедшего с большой скоростью корабля, левее его вновь показался замеченный в начале погони дым какого-то второго корабля. Через 10 мин. в ближайшем из них опознали „Бреслау”. Еще довернув влево, „Кагул” увеличил скорость до 21,9 уз. В 8.56 во втором корабле уверенно опознали крейсер типа „Гамидие” (в турецком флоте имелись два однотипных крейсера), о чем, продолжая информировать командующего, сигнализировали прожектором на оставшийся уже далеко позади „Евстафий”. В 9.15 до „Бреслау” было уже 115 каб., до „Гамидие” — 130. Это было еще вдвое больше эффективной дальности стрельбы шестидюймовок нашего крейсера.

Через 15 мин. расстояние до „Бреслау” сократилось до 95 и до „Гамидие” — до 120 каб. Судя по выбрасывавшимся из всех трех труб клубам дыма, „Гамидие” напрягал последние силы, чтобы уйти от погони. Прожектором с него что-то сигналили на „Бреслау”, и тот, пройдя за кормой „Гамидие”, прикрыл его слева, явно пытаясь отвлечь преследователей на себя („Память Меркурия”, также вскоре отделившийся от флота, держался левее „Кагула” в 27 каб.). Убедившись, что русские на уловку не поддаются, „Бреслау” лег на расхождение с „Гамидие” и, бросив его, 25- узловой скоростью начал уходить курсом 260–270°.

Положение оставшегося в одиночестве „Гамидие”, как писал впоследствии немецкий историк Г. Лорей, стало опасным: русские крейсера, по его мнению, имели превосходство в скорости на 1 узел и могли догнать и расстрелять его раньше, чем подоспеет вызванный на помощь экстренной радиограммой „Гебен”.

Совершенно неожиданно „Кагул” вдруг явно сбавил скорость хода, расстояние между догоняемым и догоняющим крейсерами, уменьшившееся к 11.40 до 90 каб., сокращаться перестало. Около 13.00 „Бреслау” скрылся за горизонтом в направлении зюйд-вест, а еще через полтора часа „Кагул” по сигналу „Памяти Меркурия” прекратил погоню.