– Великий Призыв надобно на вольном воздухе делать, – бросила через плечо мавка.

– В дому никак не возможно, – подтвердил и Угрюм.

Светлана поднялась с княжеского места и тоже устремилась к дверям. За нею, плечом к плечу, двинулись Орландина с Вострецом, держа ухо востро, а руки – на мечах. Следом гурьбой повалили заинтригованные бояре, как ни странно, довольно спокойно воспринявшие затею молодой правительницы пригласить на Княжью Гору нечистиков. Многие из них втайне еще держались старой веры, лишь наружно, из страха перед гневом Велимира и застенками Ифигениуса, исполняя христианские обряды.

Угрюм с Родиславой некоторое время побродили по гнезду Рэмовичей, к чему‑то приглядываясь и принюхиваясь. Наконец остановились у остатков висячих садов князя Гостомысла. Переглянувшись между собой, согласно кивнули.

Мавка порылась в заплечной котомке и достала оттуда берестяную коробочку, флягу, сработанную из тыквы, и деревянный совочек. Совок отдала старику, и тот принялся ковырять землю, бурча себе под нос неразборчивые слова. Вырыв неглубокую лунку, он пролил туда немного жидкости из тыквенного сосуда, пришептывая:

Уж я пашенку пашу, я пашу,

Сам на солнышко гляжу, я гляжу,

Стало солнышко к обеду клониться,

Пора родичам домой воротиться…

Потом настал черед Родиславы.

Она извлекла из туеска маленькое семечко серого цвета, осторожно положила на ладонь, тронула его губами и протянула руку к небу, подставляя семя под лучи полуденного, по‑осеннему нежаркого солнца.

Я колышки тешу, я тешу,

Огород загорожу, горожу.

В лунку семечко свое положу,

Да с любовью его в землю посажу.

Зрители, будто завороженные, наблюдали за священнодействиями двух существ, внешне ничем не отличавшихся от людей и одновременно совсем иных. Отчего‑то никому из толпы высшей киевской знати не приходило в голову, что творится нечто непотребное и несообразное с местом. Только Светлана пару раз украдкой перекрестилась, отгоняя «соблазн бесовский», но на нее никто не обратил внимания. До того все были увлечены представлением.

Семечко, соскользнув с мавкиной ладони, легло во влажную землю: Родислава прямо голыми руками забросала лунку землей и полила остатком жидкости из фляги. Разогнувшись, обратилась к старику:

– Ну что, дед, посадили репку?

– Пущай вырастет большая‑пребольшая! – в тон ей подхватил Угрюм.

Вырастай‑ка, репка,

и желта и крепка,

Вырастай большою,

С корнем и ботвою.

Ты расти‑старайся,

Силы набирайся,

Мы польем тебя водой

Не простою – ключевой.

Ты расти‑старайся,

Соком наливайся…

Люди заволновались и разочарованно зароптали. Что это такое? Сколько ждать придется, пока семя прорастет и из него получится репа. Пришлось княжне цыкнуть на нетерпеливых. Имейте же выдержку, летние и нарочитые.

Терпеть и впрямь долго не пришлось. Волшебство же, не хухры‑мухры.

Земля на том месте, где было брошено семечко, внезапно взбугрилась, и из земли показался росточек. Сначала махонький и слабенький. Бледно‑зеленого цвета. Затем он начал укрупняться, наливаясь соками и приобретая насыщенный изумрудный окрас.

– Эхма! – крякнул боярин Гордята, по‑детски улыбаясь. – Привелось же узреть на старости лет! Чудо‑чудное…

На месте слабого ростка уже был огромный пучок широких и продолговатых листьев. Вслед за ними из грунта полез желтый кружок, быстро оформившийся в шар.

Завидев это, старик со старухой взялись за руки и пустились в хоровод вокруг растения, припевая во весь голос:

Репка наша уродися

Ни низка, ни высока.

В землю корнем углубися,

Стань листвою широка,

В небеса ботвой упрись

И за тучки зацепись…

Шар рос и рос, все больше напоминая сияющее высоко в небе солнышко. Вот уже Угрюму и Родиславе пришлось разомкнуть руки, ибо не могли они уже обхватить чудо‑репку.

Ты нужна для пользы дела.

В репке дверь прорубим смело –

Станешь, репка, ты мостом

В мир иной, где мы живем.

Начинаем славный путь,

Чтобы всех назад вернуть.

Зрители с удивлением приметили, что уже не старик со старухой, а пригожий парень с девицей лихо выплясывают вокруг гигантского желтого шара, увенчанного короной из зеленой листвы. Светлана дернула Орландину за рукав и, ткнув пальцем в пляшущую парочку, удивленно вскинула брови. Амазонка, которой уже как‑то приходилось видеть подобную трансформацию, успокаивающе положила руку на плечо подруги. Не волнуйся, мол, все в порядке. Так и надобно.

А лешак с мавкой протянули руки к огромному растению, слаженно затянув песнь Великого Призыва:

Как на Княжьей на Горе,

Да на царском на дворе

В репке был открыт проход.

Малый выходи Народ:

Выходите лешаки,

Занемогшие с тоски,

Выходите домовые –

Без домов еле живые,

Проходите, водяные,

И кикиморы лесные,

Выползайте все, кто жив,

На Великий наш Призыв!

Возвращайтеся назад,

Всякий здесь вам будет рад,

По родным местам селитесь,

Не смущайтесь, не страшитесь.

Размещайтесь по домам –

Счастья все желают вам.

Едва утихли последние слова этой чудной и непривычной для людского уха песни, как откуда‑то из‑за репки вышло на свет божий махонькое мохнатое существо, в котором Орландина признала лара, а куявцы – домового. Следом за ним появился кряжистый полуголый старик, с ног до головы увитый длинными зелеными волосами – банник. Потом бочком, бочком, жеманясь и стесняясь наготы, явилась зеленоволосая же девица – дриада или лесная русалка.

– С возвращением! – кланялась каждому вновь прибывшему княжна. – Милости просим домой!

– Мне надо ненадолго отлучиться, – шепнула на ухо Светлане амазонка. – Кое‑что привезти, пока еще город не взят в осаду.

Правительница кивнула, не прекращая приветствовать водворяющихся на старое место «соседей».

На завалинке лесной избушки сидел сухонький седоватый мужичок в длинной белой рубахе до пят и что‑то сосредоточенно рисовал на земле прутиком. Когда Орландина приблизилась к нему, он испуганно вскинулся и легонько ударил ее палочкой по ноге.

– Осторожно! – предупредил. – Не повреди мои чертежи!

И сосредоточенно продолжил свои занятия.

Амазонка присмотрелась. Рисунок изображал некий продолговатый цилиндр, поставленный на колеса.