Джо повернулся и стал глядеть сквозь стену дождя на дом, который строил его отец. Прямо за домом товарный поезд прогрохотал мимо по рельсам, по которым будет ходить обзорная электричка во время гонки с Калифорнией. В доме дети, Джойс и его отец прятались от дождя под одной крышей и сейчас сидели перед камином и ждали, пока он придет погреться. Пока он стоял там, под дождем, чувства Джо стали меняться – складываться, как музыкальная пьеса, в которой новый ритм и ноты новой мелодии начали заменять старые звуки.

Когда он вернулся в теплое убежище, которое построил его отец, Джо насухо вытер голову полотенцем, распаковал свое банджо и поставил стул перед печью. Он собрал малышей вокруг себя, бережно настроил банджо, подкручивая колки и слегка задевая стальные струны, прочистил горло, улыбнулся широкой белозубой улыбкой и начал петь. Один за другим дети, а потом Джойс и Гарри присоединились к нему.

К 19 марта Эл Албриксон понял, что нашел лучший состав для олимпийской лодки. Она все еще числилась на его доске под вторым номером, но ее экипаж начал раз за разом одерживать победу над первой лодкой, и Албриксон потихоньку выстраивал окончательную рассадку.

На носу сидел Роджер Моррис. Под номером два значился Чак Дэй. Под номером три был прошлогодний первокурсник Боллза, Горди Адам, мальчишка с молочной фермы, что вверх по течению реки Нуксек, рядом с канадской границей. Горди ходил в домашнюю деревенскую школу, потом в старшую школу Маунт Бейкер в маленьком городке Деминг. Потом он потратил пять месяцев, занимаясь ловлей лосося в Беринговом море, на Аляске, чтобы заработать достаточно денег и поступить в университет. Он был тихим молодым человеком. Настолько тихим, что на предыдущей гонке против Калифорнии в прошлом году он проплыл целых три километра с большим пальцем, рассеченным до кости, и даже никому и словом об этом не обмолвился. Из-за этой истории Роял Броухэм теперь упоминал его не иначе как Горди «Отважный» Адам.

На четвертой позиции в лодке Албриксона сидел гибкий Джонни Уайт. Высокий поджарый Стаб Макмиллин был под номером пять. Шорти Хант – под номером шесть. На седьмой позиции значился еще один из прошлогодних первокурсников Тома Боллза, Мертон Хэтч. На позиции загребного сидел четвертый член команды прошлогодних первокурсников: человек со стальным лицом, Дон Хьюм.

Посадить девятнадцатилетнего второкурсника на критическую позицию загребного было довольно необычным, если не сказать, критичным решением, но Хьюм показал себя выдающимся гребцом еще будучи первокурсником, и многие уже говорили, что он может стать самым лучшим загребным веслом Вашингтона с тех пор, как сам Албриксон выступал на этой позиции, а может быть, и лучше. Дон был родом из городка Анакортс, который во времена его детства был маленьким портом с консервным заводом и пилорамой в восьмидесяти километрах к северу от Сиэтла. В старшей школе он преуспевал во всех видах спорта. Хьюм был звездой футбола, баскетбола и беговой дорожки – и почетным учеником. Он также окончил музыкальную школу по классу фортепиано, был поклонником Фэтса Уоллера и мог сыграть что угодно из Мендельсона. Когда он садился за пианино, вокруг него почти всегда собиралась толпа. После аварии его отец потерял работу на целлюлозном заводе и переехал в Олимпию в поисках работы. Дон же остался в Анакортс, в семье друзей, и через какое-то время нашел работу на лесопилке.

Однажды, гуляя по каменистому пляжу канала между Анакортс и островом Гемс, он наткнулся на брошенную и клинкерную гребную шлюпку длиной метра в четыре. Он починил ее, спустил на воду, сел и быстро понял, что ему нравится гребля, и нравится больше, чем все остальные виды спорта, которыми он раньше занимался. Он самостоятельно занимался греблей весь год после окончания школы – плавал вверх и вниз по каналу в плохую погоду и уходил на острова Сан-Хуан в солнечные дни. Когда его подработка на лесопилке закончилась, он решил уехать к родителям в Олимпию и поехал туда на своей шлюпке. Это путешествие заняло у него шесть дней, по воде он прошел более ста пятидесяти километров. Той же осенью он переехал в Сиэтл, поступил на факультет геологии Вашингтонского университета и в тот же день прибежал на лодочную станцию, где Том Боллз и Эл Албриксон быстро распознали в нем выдающегося гребца.

Хьюм толкал весло гладко и плавно, беспрерывно и точно двигаясь, словно большой метроном величиной с человека. У него было просто невероятное внутреннее чувство ритма. Кроме того, его мастерство обращения с веслом, его надежность и каменная уверенность в себе были настолько очевидны, что все другие парни в лодке моментально ощущали его присутствие и легко ловили такт Хьюма, несмотря ни на погодные условия, ни на статус гонки. Он был ключом.

На корме звездной лодки Албриксона, с мегафоном, привязанным к голове, естественно, сидел Бобби Мок.

Джо был в третьей лодке. Казалось, что там он и останется. До сих пор его даже не пересадили в предварительный запасной состав университетской команды, и он думал, что уже он не будет соревноваться ни в гонке с Калифорнией, ни после нее. Но когда 21 марта он зашел на лодочную станцию, то нашел свое имя на доске, под номером семь во второй лодке, о которой все говорили как о наиболее вероятном претенденте на позицию основной. Джо не мог в это поверить. Он не знал, поговорил ли Покок с Албриксоном, или Мертон Хэтч просто натворил что-то, или Албриксону нужно было просто поменять его на седьмой позиции в тот день. Какой бы ни была причина, это был шанс для Джо.

Парень знал, что от него требуется, и внезапно все оказалось просто. В тот момент, когда Джо сел во вторую лодку в тот день, он почувствовал себя дома. Ему нравились эти мальчишки. Он не слишком хорошо знал Горди Адама и Дона Хьюма, но оба поприветствовали его, когда Джо садился в судно. Его самый старый и самый надежный друг на этой станции, Роджер Моррис, который сидел прямо впереди, на носу, помахал ему и крикнул через весь ряд сидений:

– Эй, Джо, я вижу, ты наконец-то нашел нужную лодку!

Его приятели из Гранд-Кули, Чак Дэй и Джонни Уайт, тоже сидели в передней части. И пока он привязывал свои ботинки к подставке и завязывал шнурки, Стаб Макмиллин радостно возвестил:

– Ну что ж, теперь эта лодка будет летать, ребята.

Шорти Хант похлопал его по спине и прошептал:

– Я тебя прикрою, Джо.

В тот день Джо греб как никогда раньше – как говорил ему Покок, отдавая полностью свои мысли и душу командным усилиям, двигаясь, словно он был продолжением ребят, сидящих впереди и позади него. Он безошибочно следовал движениям Хьюма и передавал их назад, Шорти, и они двигались все ввосьмером, вместе с лодкой и веслами, одним продолжительным усилием мускулов и дерева. Джо чувствовал в себе какую-то трансформацию, словно какая-то магия подействовала на него. Подобные ощущения он испытывал только раз в жизни – в ту ночь, когда еще первокурсником они с командой вышли на озеро Юнион, огни Сиэтла тогда мерцали в глади воды, а дыхание всех ребят из его команды казалось единым, белыми клубами растворяясь в темном холодном воздухе. Теперь, когда он вышел из лодки в сумерках, то понял, что это изменение произошло не из-за его стараний грести так, как сказал ему Покок, а из-за того, что в лодке сидели именно те парни, с которыми он мог это сделать. Он просто доверял этим ребятам. В конце концов, все оказалось очень просто. Албриксон написал в журнале: «Поменял Ранца и Хэтча, и это сильно помогло».