Калки посмотрел на Джайлса из-под треуголки и улыбнулся.

— Эй, это моя жена!

— А это мой доктор, — сказала Лакшми, наполняя бокал Джайлса.

Пикник удался. Но его портила духота. Я не люблю Вашингтон летом. Честно говоря, я не люблю его в любое время года. Но он был родным городом Лакшми, а Калки хотелось побаловать ее. Особенно сейчас. Мысль о том, что внутри ее созревает будущее человечество, приводила в трепет всех нас. У нас было такое впечатление, словно четыре миллиарда человек сжались в одну яйцеклетку. Так погасшая звезда становится черной дырой, открывающей дорогу в совершенно другой космос. Золотой Век? Что ж, мы проживем недолго и увидим только его начало. В соответствии с волей Лакшми первого ребенка должны были назвать Евой.

— Странное имя для ребенка Вишну, — сказала я.

— Я экуменист, — спокойно ответил Калки.

— Но, — решительно заявил Джайлс, — истинной верой Золотого Века будет индуизм.

— А зачем вообще нужна вера? — Я продолжала оставаться убежденной атеисткой, несмотря на то, что в силу обстоятельств была вынуждена жить в присутствии бога. Хотя сама я уверена, что никогда не привыкну к этой ситуации, другие относятся ко мне терпимо и считают, что время возьмет свое. Лично я в этом сомневаюсь. Мне хотелось бы считать, что Келли — это Калки, то есть Вишну. Но даже если бы это было так, в моем космосе нет бога. Для меня Вишну — только имя, а не факт.

— Разве можно жить без веры? — Калки вытирал хрустальный бокал бумажной салфеткой. — Все начинается с меня, верно? С того, что я сделал. — Того, что он сделал, отрицать не приходилось. — И с того, что я сделаю. Когда мои потомки заселят Землю, будет только естественно, что они станут почитать своего создателя. Не надо хмуриться, Тедди. Все человеческое требует формы. А я и есть эта форма. Сейчас я в буквальном смысле слова являюсь источником всех людей, а Лакшми — вместилищем нашей расы. — Без всякой причины (или я о ней просто не догадывалась) я вспомнила то, что читал мне раввин-дедушка, когда я была девочкой. Отрывок из Ветхого Завета. Он читал по-английски. Не знаю, как это могло быть, но я все еще слышала его голос: «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его». Нужно будет проверить цитату.

Бело-фиолетовая молния расколола асфальтово-серое небо. Гром донесся до нас с запада. Ветер положил плашмя высокую траву на газоне, обнажив обратную сторону листьев.

Я помогла Лакшми и Джеральдине собрать остатки пикника. Если подумать, странно, зачем мы пытались соблюдать чистоту. Все равно через несколько лет Маунт-Вернон превратится в развалины, а тогда не будет никакой разницы, убрали мы остатки жареного цыпленка и картофельного салата, бумажные тарелки и банки из-под пива или нет.

К тому времени, когда мы вернулись на катер, упали первые горячие капли. Едва мы оказались на борту, как Лакшми воскликнула:

— Смотрите!

На фоне темного неба виднелись силуэты двух жирафов из зоопарка.

Джеральдина достала свою кинокамеру.

— Надеюсь, что будет достаточно света. Зрелище потрясающее!

Жирафы смотрели на нас. Мы смотрели на них. А затем на нас обрушилась новая молния, как огонь с неба, и жирафы исчезли за домом. Жирафы на газоне Маунт-Вернона. Это же надо…

Плыть против течения было нелегко. Ветер поднимал высокие волны. Дождь промочил нас до нитки. Хотя Джеральдина и Джайлс страдали от морской болезни, Лакшми довольно уютно чувствовала себя в каюте. А Калки наслаждался грозой. Он стоял рядом со мной у штурвала и позволял струям дождя хлестать ему в лицо.

Когда я готовилась пристать к берегу, Калки сказал:

— Я хочу, чтобы ты записала все, что можешь вспомнить, начиная с первого дня, когда услышала обо мне. Без умолчаний. Даже когда сомневалась. Мне это безразлично. Просто записывай все подряд.

Я использовала свою обычную отговорку:

— Ту первую книгу составил некто по фамилии Вейс, а статьи в «Нейшнл сан» были написаны Брюсом…

— Тедди, меня не волнует, как это будет написано. Имеет значение только то, что это твои личные заметки. Все, что ты знаешь. Что ты чувствовала. И что чувствуешь сейчас.

Нам приходилось кричать, чтобы преодолеть рев ветра. Я крикнула:

— Зачем?

— Для будущего. Для моих потомков.

— Джайлс сделает это лучше…

— Нет. Это должна сделать ты.

Я понятия не имела, почему Калки так настойчив. И не имею об этом понятия до сих пор. Но согласилась. А почему бы и нет?

— Это немного похоже на составление Нового Завета. — Я шутила, но Калки принял мои слова абсолютно всерьез.

— Ты сделаешь это намного лучше, чем авторы Нового Завета. Ты присутствовала при конце света, а они нет. А теперь ты здесь и присутствуешь при начале… — Конец этой высокой тираде положил шквал, сорвавший с головы Калки треуголку Вашингтона. Через секунду шляпа исчезла в высокой речной волне.

Что скрывать, я была рада… нет, не то слово. Мысль о мемуарах показалась мне интересной. Даже возбуждающей. Это могло бы придать смысл моему собственному существованию.

Каждое утро я прихожу сюда, в комнату Белого дома, которая во всех путеводителях называется Кабинетом. Работаю несколько часов. Хотя книга не дописана, я предлагала Калки посмотреть ее, но он отказывается читать.

— Прочту, когда закончишь.

Осень оказалась необыкновенно красивой. Погода явно меняется к лучшему. По крайней мере, на нашей широте. Невыносимая жара кончилась месяц назад, в начале сентября. Затем наступили чудесные дни. Прохладные. Ясные. Прозрачный воздух окружает нас, как хрусталь.

Через день после пикника в Маунт-Верноне у всех, кроме меня, началась аллергия на ядовитый сумах. Лакшми и Джеральдина страдали больше всех. Джайлс обрызгал их кортизоном. И все равно они мучились.

Если не считать ядовитого сумаха, в последние три месяца ничего не произошло. После приступа аллергии мы не выезжали из города.

У Джека и Джилл появился младенец. Джилл оказалась намного старше, чем мы думали. Когда я подобрала ее в Индии, она уже была беременна. Первым малышом Джилл оказалась самочка. Это доброе предзнаменование. Странно: мы называем ее Ребенком.

Я отвела обезьянам вестибюль и бар гостиницы «Хей-Адамс». Они были безумно счастливы. Висели на люстрах, устраивали тарарам, болтали друг с другом… и с нами. Они очень хотят разговаривать или, по крайней мере, общаться с нами. Сначала Джеральдине не нравились ни Джек, ни Джилл, но когда Джилл стала матерью, Джеральдина превратилась в ее заядлую поклонницу. Во-первых, Джилл повзрослела. Она стала совсем другим (чуть было не написала «человеком») созданием, по сравнению с той, какой была раньше. В отличие от меня, Джилл — настоящая мать. Она забросила старые шалости и очень серьезно относится к своим материнским обязанностям. Джек же как был, так и остался типичным экстравертом. Он немного напоминает мне Эрла-младшего. Та же бесчувственность. Он невероятно ревнует всех к младенцу. Но для данного этапа это нормально.