будто удовлетворилась его ответом Напель, но в голосе её проскальзывало недоверие.

Глаза их встретились.

— Тогда попробуем? — сказали они вдруг разом.

От неожиданного дуэта оба замолкли и теперь с удивлением посмотрели друг на друга.

И — рассмеялись.

Ивану показалось — сломан последний не дотаявший ледок между ними. Он ей поверил до конца. Теперь его уже ничто не остановит.

— Куда пойдём, к замку или к Прибою? — предложил он варианты.

— К Прибою. Назад в прошлое. К замку сразу идти рискованно, — сказала Напель и охотно охватила руками шею Ивана.

Её тёплые руки и округлости тела словно слились с его сутью, едва не повергнув в окончательное изумление. Он часто задышал и прижал её к себе. Она поцеловала его, мягко касаясь губами щеки у уха, но коротко и без страсти.

— Пошли, Ваня!

— Да… Конечно… Ты…

Он стал на дорогу времени. В сумраке поля ходьбы разглядел чёткий контур Пояса и мрачный, как бы наклеенный на видимый ландшафт в виде аппликации, замок Великого Пенты. Напель тоже оглядывалась, судорожно цепляясь за него. Он спросил:

— Что ты видишь?

— Лес. Густой лес! А ты говорил…

— Лес?.. Хорошо — лес. А замок? Вон там.

— Нет там ничего. Кругом лес, — заволновалась Напель.

— Не переживай. Это твоё видение поля ходьбы. Значит, лес?

— Не знаю. Не совсем лес, но вокруг какие-то заросли или… Ой! В них кто-то есть! — Испугано воскликнула Напель и крепче прижалась к ходоку.

Иван на всякий случай внимательно осмотрел округу.

— Показалось.

— Да-а-а… — пожаловалась она.

Он пошёл вниз, к кромке Прибоя.

Внизу под скалой висел Хем. Вид его был нелепым, а дежурство в месте, где Иван от него улизул, — тем более. Неужели он всё ещё поджидал его?

— Ну, подожди, подожди, — миролюбиво и покровительственно сказал Иван.

— Ты о чём? С кем разговариваешь? — удивилась Напель.

— Это я Хему. Вон он. На том же самом месте, где я его оставил, уходя в Пояс. Видишь его?

— Какое там. Ты меня занёс в такие дебри, что вытяни руку, пальцев не увидишь.

— Если здесь для тебя чаща, то будем надеяться, что ближе к замку она поредеет. Мы будем здесь выходить в реальный мир?

— Обязательно.

— Тогда выходим.

Лунная ночь освещала округу мертвенно-серебристым светом. Дул сильный свежий ветер. Ветви редко растущих деревьев дробили лунные блики. Было холодно и сыро.

— Брр! — дрогнула Напель. — Как тут холодно. И ничего не видно.

— Иди ко мне. Так… — Иван развернул её к себе спиной и решительно положил ладони на упругие полушария беззащитной под невесомой тканью груди. — Так тепло?

— И тепло, и… приятно… — Помолчав, она решительно заявила: — Мы так и будем греться, стоя на ветру? Время, Ваня, наступило, но здесь не место.

У Ивана дрогнуло сердце.

— Конечно, не место, — едва промямлил он.

Через минуту они проявились в убежище Ивана.

Время для них остановилось…

— Так нечестно, Ваня, — говорила она с напускной строгостью. — Воспользоваться моей… — Иван ожидал, что она сейчас скажет — слабостью, но она сказала: — …оплошностью.

— Было бы оплошностью — не воспользоваться твоей оплошностью, — назидательно отозвался он и без перехода мечтательно произнёс: — Так бы пролежал с тобой всю жизнь.

Напель повернулась к нему, в очередной раз, обдав его жаром своего чудного обнажённого тела.

— Не зарекайся! — сказала она холодно и чётко, будто бы и не она минутами раньше неистовствовала в его объятиях, и уклонилась от его очередного поцелуя

Змеёй выскользнула из его рук и встала с постели — грациозная, отчуждённо-чистая, бесстыдная. Одевалась, медленно подбирая разбросанную одежду.

Иван с удивлением и восхищением рассматривал её и не верил своему счастью встречи и близости с нею.

— Всё, Ваня! Вставай и тоже одевайся. Скоро у нас, — она коротко и мило улыбнулась, — будут гости.

— Нужны они нам, — лениво буркнул он, но спорить не стал. Однако, вставая и нехотя одеваясь, он словно сам для себя продолжал бурчать: — Гости! Какие тут могут быть у меня гости? Набегут незваные. Им что? Прибегут, убегут. А ты тут… Унесут ещё что-нибудь… Разве за всяким уследишь?

По-видимому, его ворчание и сам он нравились Напель.

Ещё никогда в её жизни мужчины не играли такой роли, как этот неожиданный, непонятный, весёлый и желанный ходок во времени. Как смешно — ходок во времени! Ходок… Ваня… Всё-таки как с ним покойно, забываешь обо всём. Как ласков его голос… Сильные руки… Как с ним хорошо… Кто знает, может быть, только с ним… она узнает счастье, если таковое есть на Земле. Если только он её поймёт…

Она сидела, подперев ладонями голову, и против воли блаженно улыбалась. Так, наверное, у неё было только в детстве, при отце… При отце, — ударило ей в голову. Видение счастья и блаженства пережитого улетучились, как сон вспугнутой птицы.

— …им делать нечего, как по гостям ходить, — продолжал дурачиться Иван, не замечая перемены настроения у Напель. — Я сам бы пошёл в гости, так не зовут. А они — незваные, а — гости-таки…

Жизнь — удивительная штука. Всё сейчас казалось Ивану прекрасным, незамутнённым и выполнимым.

Разведка

Гостей оказалось человек двадцать, если не больше. В основном, как пришёл к выводу, наблюдая за ними, Иван, мужчины — рослые, сильные и безмолвные. Они натискались в комнату так, что всем пришлось стоять плечом к плечу и в несколько рядов.

Иван, злословя о гостях, никак не ожидал такого их количества. Когда Напель выглянула в проём двери, неодолимой для Ивана, и что-то крикнула, он предвидел появления двух, от силы трёх визитёров, а они пошли один за другим непрерывной чередой.

Глядя на них, Иван вдруг почувствовал себя виноватым, вспоминая, чем они тут с Напель занимались, пока такая уйма людей терпеливо ожидала приглашения на встречу с ним.

Перечисление имён вошедших было бы бессмысленным делом. Тем более что пока все они для Ивана выглядели на одно лицо. Впрочем, их лиц он как раз и не увидел. Все гости были одеты в тёмную, похожую на длинные плащи, униформу, на голову наброшены капюшоны, перекрывающие переносицу.

Он не предполагал, о чём можно говорить с такой ватагой людей, и с недоумением посматривал на Напель. Она кого-то высматривала в тесных рядах приглашённых ею людей — и не видела.

Пришедшие молчали и практически не двигались — тёмная стена; но в пространстве небольшой комнаты стала подниматься температура, и становилось трудно дышать. И, несмотря на молчание всех, в комнате не было тишины, её перекрывал шум неизвестного происхождения — то ли от дыхания, то ли от стука