— А если нет?

— Тогда задействуем план Б.

— Что за план?

— Все эти парни — люди богатые, так? В какой-нибудь дыре останавливаться не станут, так? Начнем с пятизвездочных на Манхэттене и все отработаем.

— Логично.

— О’кей. Сейчас займемся вашим расселением. Я заказал номера в «Хайатт-Гранд-Сентрал». Расположение удобное. Потом я собирался сводить вас в «Микки Мантл» — помнишь, Рой?

— Помню, ты водил меня туда в прошлый раз. Он был звездой бейсбола.

— Вам понравилось бы, парни. Отличная еда — простая, ничего заумного, — но он закрыт. Зато у меня на примете есть первоклассный итальянский ресторанчик. Вы ведь любите пасту, парни?

— Похоже, план у тебя и вправду есть, — согласился Грейс.

У Эмиса Смолбоуна тоже был план. Часы показывали 10.30 вечера. Ранее, днем, он видел, как Рой Грейс попрощался со своей любезной Клио, поцеловав ее на крылечке, прошел с чемоданом через двор и вышел за калитку. День был теплый, солнечный, и около полудня Клио отправилась куда-то с малышом в коляске и вернулась через несколько часов.

Не считая короткого перерыва в полдень, когда он спустился в кухню и приготовил в микроволновке мясной пирог и замороженный горошек, Эмис Смолбоун сидел наверху, в кресле, за тюлевой занавеской, и наблюдал за соседним двором и домом.

В начале пятого к дому Грейса прибыла модно одетая и довольно приятная женщина лет пятидесяти с небольшим. Мать Клио. Мамочка, как она ее называла. Мамочка оставалась в доме два часа и, уходя, сказала, что вернется утром, к десяти часам, с Папочкой, а потом они все вместе поедут в предлагаемые на продажу дома.

Значит, несколько часов в доме никого не будет. Прекрасно. Можно будет проникнуть к соседям и оглядеться, хотя, располагая планами строения, он уже представлял расположение комнат.

Смолбоун налил виски и закурил еще одну сигарету. Ной Грейс. И чему там собирался научить тебя папочка?

Он вспомнил своего отца, Мориса. Вспомнил без теплоты, но с уважением. В память врезался один эпизод из далекого детства. Ему было лет шесть-семь. Отец поставил его на кухонный стол, завязал глаза и приказал прыгать — ему на руки.

Какое-то время Эмис стоял, замерев от страха.

— Давай прыгай, — понукал его отец. — Просто упади мне на руки — я поймаю.

В конце концов он решился и упал. Отец не поймал, не подставил руки. Остался на месте, в паре шагов от стола.

Эмис так сильно ударился о кухонный стол, что сломал нос и два зуба.

Только тогда отец подошел, снял с его глаз повязку и вытер полотенцем лицо.

— Это тебе урок, сын. Никогда в жизни никому не доверяй, даже собственному отцу.

Эмис не забыл тот случай. Мать стояла в сторонке, со страдальческим видом наблюдая за происходящим. Запуганная мужем, покорная, она молча мирилась со всем, что он делал с детьми, объясняя свою жестокость двумя словами — крепче будут.

Эмису было четырнадцать, когда отец, отправляясь с обходом просрочивших должников, взял его с собой. Они стучали в двери жалких домишек, и им открывали заливающиеся слезами женщины и дрожащие от страха мужчины. Загнав хозяев в задние комнаты, они шарили под матрасами, вытряхивали банкноты и монеты из кружек и чайниц.

— Подонки, — говорил отец. — Паразиты. Лжецы. Все до единого. Ты должен делать то, что надо. Поступать по понятию. Поступать по понятию — это собирать свое. Жизнь ничего не даст тебе сама — ты должен брать сам. Они будут запираться, будут выдумывать причины: «Мой муж потерял работу, он болен» или «Я не могу работать — у меня больной ребенок».

Иногда Эмису становилось жалко кого-то из этих несчастных. Но когда он однажды сказал об этом отцу, тот отвесил ему оплеуху и обжег сердитым взглядом.

— Меня от них тошнит. Понимаешь? Они кормятся слабостью. Прояви к ним сочувствие — и они мигом обведут тебя вокруг пальца. Заруби это себе на носу, потому что иначе будешь в дерьме.

Эмис понял. К восемнадцати годам он уже сам обходил должников. С бритвой в кармане, которую доставал по любому поводу и использовал как против женщин, так и против мужчин. Порой резал просто так, ради удовольствия, чтобы полюбоваться красными полосами на щеках. Позже, осмелев, Эмис стучал в дверь уже с открытым лезвием. «Ну что, заплатишь или красную ленту нарисовать?»

Пожалуй, ленточки на личике Ноя Грейса смотрелись бы совсем неплохо. Сколько раз этот паршивец не давал ему спать по ночам. И каково будет Клио, когда она подбежит к его кроватке и увидит повсюду кровь?

А если разрезать рот? От уха до уха? В тюрьме такое проделывали с насильниками, и называлось это, в зависимости от места заключения, по-разному — Ухмылка из Глазго, Челси Улыбается или просто Усмешка Насильника.

Мысль пришлась ему по вкусу. Мальчонка получит клеймо на всю жизнь. Клеймо подлейшего из подонков.

Чем больше Эмис думал об этом, тем больше ему нравился такой вариант. Намного лучше и намного проще, чем просто убивать.

Есть все основания поздравить себя с замечательной идеей.

Гениально!

В шесть часов воскресного нью-йоркского утра Рой Грейс позвонил Клио. Настроение у нее было подавленное; она сидела в машине, с родителями, и они ехали из Брайтона осмотреть четыре представленных агентством недвижимости дома. Ной, сказала Клио, всю ночь сводил ее с ума.

— Мне очень жаль, дорогая, — сказал Грейс.

— Да, — ответила она бесстрастно.

— Позвоню позже. Люблю.

— И я тебя тоже.

Он натянул спортивный костюм, спустился на лифте с одиннадцатого этажа, вышел на Сорок вторую улицу и повернул направо. Утро выдалось ясное и прохладное. Город ощущался как нечто огромное и пугающее. Грейс помнил его немного другим, не таким давяще большим. Поднимающиеся со всех сторон здания окружали его, словно стены глубокого каньона. Он прошел под двумя светофорами, повернул направо и направился по Пятой авеню в сторону Центрального парка. В витринах магазинов красовались модные вещи, двигавшийся по улице поливальщик смывал улицу бурливыми струями. Слева промелькнул магазин «Аберкромби и Фитч», о котором накануне упомянул Джек Александер.

Грейс пробежал мимо стеклянного куба «Эппл», вдыхая донесшийся из Центрального парка утренний запах лошадей, пересек, не обращая внимания на огонек светофора, пустынную улицу и побежал по неровной брусчатке тротуара Пятой авеню, отыскивая взглядом вход в сам парк.

Все это время мозг его напряженно работал. Часы «Патек Филип» здесь, в Нью-Йорке. Имон Поллок тоже здесь. И здесь же оба Дейли, старший и младший.

Дейли должны были бы работать с полицией, но от сотрудничества уклонились. Старик был ему симпатичен. Грейс всегда питал слабость к тем, кого не согнули тяготы жизни, кто выдержал испытания неласковой судьбы. За свои девяносто пять лет Гэвин Дейли не совершил ничего такого, что привлекло бы внимание полиции. Относительно младшего Дейли такой уверенности не было — определенно «гнилое яблоко». Грейс хорошо помнил темные пятна синяков на груди Сары Кортни.