И сошлись грозно оба великих войска, крепко сражались, жестока друг друга уничтожали, не только от оружия, но и от великой тесноты под конскими ногами умирали, потому что нельзя было вместиться на том поле Куликовом: место то между Доном и Мечею было тесным. На том ведь поле сильные полки сошлись в битве. Выступили из них кровавые зори, а в них сверкали сильные молнии от блистания мечей. И был великий треск и шум от ломающихся копий и от ударов мечей, так что нельзя было в этот горький час обозреть это грозное побоище. В единый ведь час, в мгновение ока, а сколько погибло душ человеческих, созданий божиих! Воля господня совершается. И третий, и четвертый, и пятый, и шестой час крепко, неослабно бьются христиане с погаными татарами.

Когда же настал седьмой час дня, божьим попущением, наших ради грехов, начали поганые одолевать. Уже многие убиты из сановитых мужей. Богатыри русские, и воеводы, и удалые люди, как деревья дубравные, клонятся к земле под конские копыта. Многие сыны русские погибли. Самого великого князя тяжело ранили и сбили с коня. Он же с трудом ушел с побоища, потому что нельзя была ему больше биться, и укрылся в чаще и божьею силою сохранен был. Многажды подсекали знамена великого князя, но не истребили их божьею милостью, еще больше они укрепились.

Это мы слышали от верного самовидца, который был в полку Владимира Андреевича. Он поведал великому князю: «В шестой час этого дня видел я над вами небо открывшееся, из него вышло облако, как багряная заря, опустившись низко над полком великого князя. То облако было наполнено руками человеческими, и те руки были над великим полком, как бы проповеднически или пророчески. В седьмой же час дня то облако держало много венцов и опустилось над полком на головы христианские».

Поганые уже начали одолевать, христианские же полки оскудели — уже мало христиан, а все поганые. Видя же такой урон русских сынов, князь Владимир Андреевич не мог терпеть и сказал Дмитрию Волынцу: «Какая польза в стоянии нашем, какой будет у нас успех, кому будем пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны жестоко погибают от поганых, как трава, клонятся». И сказал Дмитрий: «Беда, князь, велика, но еще не пришел наш час: начинающий не вовремя получает для себя вред; колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благородными. Но потерпим немного до подходящего времени и в тот час воздадим своим противникам. Ныне только вели всякому воину молиться богу прилежно и призывать святых на помощь, будет с этого часа благодать божия и помощь христианам». Князь же Владимир Андреевич поднял руки к небу и прослезился горько и сказал: «Боже, отец йаш„сотворивший небо и землю, дай помощь роду христианскому. Не дай же, господи, порадоваться врагам нашим, мало накажи и много помилуй, ведь милость твоя бесконечна». Сыны же русские в полку его горько плакали, видя своих друзей, побиваемых погаными, непрестанно стремились они в бой, точно званые на свадьбу, чтобы пить сладкое вино. Волынец же запрещал им, говоря: «Подождите немного, буйные сыны русские, будет ваше время, чтоб утешиться, есть вам с кем повеселиться!» Пришел восьмой час дня, южный ветер потянул позади нас. И закричал Волынец громким голосом: «Князь Владимир, наше время приспело и час подходящий пришел». И сказал: «Братья мои, друзья, дерзайте, сила святого духа помогает нам!» Единомысленные же друзья выехали из дубравы зеленой, точно соколы приученные оторвались от золотых колодок, ударили на великие стада журавлиные, на великую силу татарскую. А знамена их направлены крепким воеводою Дмитрием Волынцем. Были они, точно отроки Давидовы, сердца их были, как у львов, точно лютые волки напали на овечьи стада, и начали поганых татар немилостиво убивать.

Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: «Увы нам! Русь снова перехитрила: меньшие сражались с нами, а добрые воины все сохранились». И обратились поганые в бегство и побежали. Сыны же русские, силою святого духа и помощью святых мучеников Бориса и Глеба, гнались и убивали их, точно лес рубили, точно трава под косою подстилается под конские копыта русских сынов. Поганые бежали и кричали: «Увы нам, чтимый наш царь Мамай! Вознесся ты высоко и в ад сошел». Многие наши раненые и те помогали убивать поганых без милости: один русин сто поганых гонит.

Безбожный же царь Мамай, видя свою погибель, начал призывать своих богов: Перуна, и Салавата, и Раклиа, и Гурса, и великого своего пособника Махмета[640]. И не было ему помощи от них, ибо сила святого духа, как огонь, сжигает их. Мамай же, видя новых людей, которые, как лютые звери, рыскали и гнали татар, как овечье стадо, сказал своим: «Побежим, никакого добра уже мы не можем ждать, но только бы свои головы унести». И побежал внезапно поганый Мамай с четырьмя людьми в лукоморье, скрежеща зубами своими, плача горько и говоря: «Уже нам, братья, в своей земле не бывать, а жен своих не ласкать, а детей своих не видеть, ласкать нам сырую землю, целовать нам зеленую мураву, а с дружиною своею уже нам не видаться, ни с князьями, ни с алпаутами».

Многие русские гнались за ними, но не одолели их, потому что кони их утомились, у Мамая же кони были целы, и он убежал. Эта победа случилась по милости всемогущего бога и пречистой его матери божией, молением и помощью святых страстотерпцев Бориса и Глеба, которых видел Фома Кацибеев, разбойник, когда стоял на страже, как написано прежде этого. Некоторые гнались за татарами, достигали их и возвращались, каждый под свое знамя.

Князь Владимир Андреевич стал на костях[641] под черным знаменем. Грозно, братья, зреть тогда и жалостно видеть и горько смотреть на человеческое кровопролитие, как морская вода, а трупы человеческие, как сенные стога: быстрый конь не может скакать, а в крови по колени бродили, а реки по три дня кровью текли.

Князь же Владимир Андреевич не нашел своего брата, великого князя, в полку, но только литовских князей Ольгердовичей, и велел трубить в ратные трубы. Подождал час и не нашел великого князя, начал плакать и кричать и по полкам ездить сам, и не нашел и говорил всем: «Братья мои, русские сыны, кто видел или кто слышал вождя нашего и начальника?» И сказал: «Если пастух погиб, то