Демарко кивнул.

– Спасибо вам, – поблагодарил Хьюстон. – Просто полежите так с минуту.

И с этими словами он очень аккуратно отлепил скотч ото рта сержанта.

– А теперь вы послушайте меня, – начал Демарко.

Хьюстон отпрянул и вскинул обе руки к крышке багажника.

– Ладно, ладно, – поспешил остановить его Демарко. – Я выслушаю вас.

Даже в темноте улыбка Хьюстона показалась сержанту печальной, печальной и усталой.

– Что это дерьмо хотело сделать с вами? – указал кивком головы на пол Томас.

– Он там, на полу? – уточнил Демарко.

– Да, связанный по рукам и ногам. С большой страшной шишкой на боку его большой страшной головы.

– Как приятно это слышать.

– Не понимаю, зачем он заявился к вам, – сказал Хьюстон.

– Я тоже. И я не понимаю также, что вы тут делаете.

– Я прятался в маленькой комнатке на втором этаже, – улыбнулся Хьюстон. – С той самой ночи на маяке.

– Вы были здесь все это время?

– Вы мне поверили. Я решил, что здесь я буду в безопасности.

– Боже! – воскликнул Демарко. – Но как вы добрались сюда?

– После нашего разговора на маяке я пошел вдоль берега озера. И наткнулся на компанию подростков – двух ребят и девушку. Они пили пиво. И у них был пикап. Я предложил им шестьдесят долларов за то, чтобы они подбросили меня до дома моего друга.

– Те шестьдесят долларов, что я вам дал?

– Поначалу я подумал, что нужно постучаться к вам в дом. А потом увидел этот маленький гараж и… В бытность еще мальчишкой я привык спать в дедушкином сарае. И пару раз во время учебы в колледже – до того, как умерла бабушка и их дом был продан, – мы пробирались туда тайком с Клэр. Я до сих пор помню запах соломы, ночного воздуха… то, что я всегда… всегда чувствовал благодаря ей…

Голос Хьюстона вдруг приобрел тембр, встревоживший Демарко. Тембр меланхолии, тоски, смирившейся с потерей.

– В моем гараже нет соломы, – сказал сержант.

– Да, нет. Но мне было очень приятно выглядывать наружу и видеть свет, горящий в вашем доме. Я наблюдал, как вы выходили из него и направлялись к своей машине. А сегодня ночью я выглянул и заметил вас стоящим на заднем крыльце. Потом услышал, как ваш автомобиль заезжает в гараж. И увидел, как этот ублюдок тащит вас через двор. Сложить два и два было совсем нетрудно.

– Я рад, что у вас хорошо с арифметикой.

Хьюстон улыбнулся.

– Так может, вы освободите меня от пут прямо сейчас? И позволите мне самому позаботиться обо всем. Я вам гарантирую, что эта мразь будет долго мучиться за то, что он сделал.

– Время не терпит, мой друг, – не перестал улыбаться Хьюстон. – Лучше я выступлю в роли чистильщика. Зачем вам марать свои руки в крови?

Демарко понял, что крылось в его улыбке. В ней не было радости – только особое ощущение спокойствия и необычного, но приятного удивления от осознания того, что конец уже близок.

– Вы не должны делать того, что задумали, Томас, – сказал сержант. – Вы не должны идти таким путем.

– Это для меня теперь единственный путь.

– Томас, пожалуйста, поверьте мне. Я знаю, что говорю. Мне знакомо то чувство, которое вы сейчас испытываете. Я тоже потерял ребенка.

– Я потерял всех. И все.

– Я знаю. Я тоже. И все же пытаюсь жить дальше. Вот уже десяток лет.

– Вы хотите этого, – возразил Хьюстон. – А я нет.

– Нет, я не хотел этого. Я просто продолжал жить.

Все так же улыбаясь, Хьюстон помолчал. А потом признался:

– Я нашел ваш пистолет.

– Мое табельное оружие? В спальне?

– Мне придется взять его с собой. Извините меня, сержант.

– Вы же писатель, Томас. Вы не убийца!

– Я – убийца и хочу им быть. Писателя больше нет. Он умер. И муж и отец тоже умер. Сейчас перед вами совершенно другой человек.

Демарко поднял ноги, зацепился каблуками за край багажника и принял сидячее положение. Хьюстон отступил к полке. Потом занес руку за спину, достал из-за пояса пистолет и приставил его к груди сержанта:

– Продолжайте делать, что делаете. Только очень медленно.

– Вы не застрелите меня, – сказал Демарко.

– Его, вас, меня… В конце концов, какая разница?

– Разница есть, и вы это отлично понимаете.

Хьюстон опять замолчал. Потом отошел в сторону и замер, наблюдая, как Демарко вылезает из багажника и встает. Придерживая сержанта за плечо, он направил его к пассажирскому сиденью. Затем привязал к проушине крюка в гаражной стене нейлоновую веревку, развернулся к Демарко и обмотал свободным концом веревки его запястья.

– Вы собираетесь оставить меня так? – спросил сержант.

– Вы сумеете высвободиться.

Хьюстон вернулся к машине, положил пистолет на полку и достал из багажника кусок скотча, сорванный со рта Демарко.

– Боюсь, мне придется вернуть его на место.

– Даже если я пообещаю молчать?

Хьюстон усмехнулся и залепил сержанту рот. Но в сторону не отошел, а остался стоять рядом.

– Мне не хотелось бы в вас стрелять, – сказал он.

– Я знаю, – промычал Демарко.

То, что Хьюстон сделал потом, сильно удивило сержанта. Он положил руку на голову Демарко, наклонился к нему и прижал свою голову к его голове. И несколько секунд простоял так без движения, с закрытыми глазами. Но за эти несколько секунд Демарко вновь почувствовал себя маленьким мальчиком; и у него перехватило дыхание. Потом Хьюстон отстранился от него и вернулся к багажнику.

Минут пять он пыжился, пытаясь подтащить, поднять и засунуть в него тело Инмана. Веревка на запястьях сержанта действительно была стянута слабо; так что он смог повернуться и понаблюдать за потугами Хьюстона. Инман начал приходить в сознание, но полностью еще не очухался. Он, как мог, сопротивлялся. Но его согнутые в коленях ноги были туго привязаны нейлоновой веревкой к запястьям, а рот тоже заклеен скотчем. И все его усилия оказались напрасными: Хьюстон только провозился с ним лишнюю пару минут.

Справившись с Инманом, Хьюстон прошел к противоположной стене гаража, у которой под лестницей на второй этаж было сложено несколько цементных блоков. И перенес два блока в машину, положив их за сиденьем водителя. Затем поднял с пола нож Инмана и засунул его себе под ремень. Вернулся к полке, взял пистолет и заткнул его за пояс брюк. А потом повернулся к машине и захлопнул крышку багажника. Пытаясь привлечь его внимание, Демарко замычал.

Хьюстон отлепил скотч от его губ, но срывать совсем не стал, оставив его болтаться на щеке сержанта.