Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда-то очень давно известный экономист Кеннет Булдинг спросил меня: «А что ты хочешь делать в экономике?» На что я, будучи молодым и резким, весьма самонадеянно заявил: «Я хотел бы ввести экономику в круг наук двадцатого века!» Он ехидно ответил: «А почему ты не хочешь сперва разобраться с восемнадцатым веком?»
В отличие от статистической физики, позаимствовавшей многое от социальных наук, экономическая теория конца XIX века не спешила ответить такой же любезностью. Да и могла ли экономика претендовать на точность и строгость физики? Можно ли сформулировать для переменчивого поведения людей четкие законы, сравнимые с закономерностями движения атомов? Не является ли само словосочетание «экономическая наука» оксюмороном[88]? Поэтому, когда известный историк Томас Карлайл ь называл экономику мрачной наукой1, он вовсе не подразумевал, что она является «плохой» наукой, а всего лишь хотел отметить, что она часто приводит к неприемлемым выводам. Впрочем, и сами экономисты мрачно взирают на разногласия между предлагаемыми ими моделями и реальным миром торговых и промышленных отношений.
Фрэнсис Эджуорт неустанно повторял, что экономисты не должны от- носиться к своим результатам слишком серьезно и даже не должны желать особой точности, утверждая, что их научная цель состоит «не в том, чтобы целиться и попасть в конкретную птицу, а в поиске наиболее интересной для охоты стаи птиц»2. В своей книге Математическая физика (1881) он настаивал, что вера в «социальную механику», как он называл математическую экономику, частично сродни религиозным убеждениям, находящим моральную основу в очевидной эффективности применения законов физики ко всему на свете. Он писал:
«Социальная механика» выглядит менее привлекательной, чем ее старшая и знаменитая сестра (небесная механика), лишь для тех вульгарных любителей науки, которые относятся к знанию как к элементу чистой веры. Первая являет прелесть статистики, вторая — загадочные трансформации каких-то чудесных форм. Но математике необходимо пройти еще очень долгий путь, прежде чем она научится описывать объекты и события, которые не относятся к миру атомов (кстати, именно грубые и статистические методы, используемые в физике, могут применяться в социальной математике). Невидимая энергия электричества проявляется в прекрасных теориях Лагранжа, невидимая энергия удовольствия может быть описана аналогичным образом3.
Эджуорт любил поражать читателей необычными сравнениями и образами, поэтому он использовал слово удовольствие в весьма необычном смысле, подразумевая некое чувство превосходства, испытываемое социально значимыми личностями (в его терминологии «колесничими»), которые взаимодействуют друг с другом подобно атомам. Затем он анализировал экономику, рассматривая человеческое общество как «множество атомов, соответствующих единству принципов физики»4.
В этом отношении Эджуорт повторял своего современника Альфреда Маршалла (кстати, преподавателя Джона Кейнса в Кембриджском университете), который тоже пытался построить экономику из «первых принципов». Маршалл сделал в экономике то, что Максвелл и Больцман сделали в термодинамике, то есть применил в ней «увеличительное стекло» и попытался проанализировать индивидуальные действия отдельных частиц и результаты их деятельности, что, кстати, можно считать моментом зарождения микроэкономики, лежащей в основе множества современных социальных теорий.
Экономика, по мнению Роберта Хейлбронера:
относится к действиям людей или их объединений, напоминающих объединения атомов, описываемых статистическими закономерностями и законами теории вероятностей. Таким образом, с точки зрения профессионального ученого, она связана с идеей равновесия — состояния, к которому рынок стремится в результате случайных столкновений интересов отдельных людей, желающих добиться максимальной выгоды для себя лично, и это позволяет нам объяснить многие тенденции социальной Вселенной5.
Во многих других отношениях развитые Эджуортом и Маршаллом теории значительно расходятся. Маршалл отличался практическим подходом к жизни, в то время как Эджуорт (по мнению Кейнса) всегда не столько искал применений своих теорий в реальной политике, сколько пытался сформулировать «общие теоремы, относящиеся к интеллектуальным и эстетическим проблемам»6. Впрочем, читатель легко найдет примеры такого противоречия и в современных научных исканиях.
Экономика начала XX века уже представляла собой вполне зрелую науку, готовую к использованию аналогий с законами статистической физики, развитой в работах Максвелла, Больцмана и Гиббса. Проблема состояла в нахождении правильных аналогий, поскольку, как уже отмечалось выше, физики концентрировали свое внимание на описании равновесных состояний, в результате чего экономисты также «зациклились» на стабильности рынка, сотрясаемого лишь слабыми внешними эффектами, напоминающими шумы в экспериментах физиков. В действительности практически любая экономическая система почти всегда является неравновесной, и современным теоретикам еще предстоит сформулировать различия между поведением физических и экономических систем и их состояний.
Тем не менее некоторые экономисты, вдохновляемые аналогией между беспорядочно мечущимися частицами и случайными поступками отдельных людей, по-прежнему стремятся соревноваться с физиками в создании статистических моделей, и именно этому посвящена данная глава книги.
В двадцатом веке очень многие ученые из смежных дисциплин жаловались на бесцеремонное вторжение физиков в их замкнутые области науки, доходя до выражений типа «физическая зараза». В то же время они часто мечтали о том, чтобы их занятия обладали такой же философской глубиной и математической строгостью обоснований, которую с гордостью демонстрируют им физики. Особенно не повезло в этом смысле экономистам, поскольку их наука всегда изучала сверхсложные явления и объекты. Пол Кругман любил рассказывать историю об одном индийском экономисте, который излагал студентам собственную, неортодоксальную теорию реинкарнации примерно в следующей формулировке: «Если вы в этой жизни являетесь хорошим экономистом, то возродитесь в будущем физиком, но если вы плохой экономист, то вас ждет участь социолога»7.
Блестящую математическую технику, использованную Эджуортом, можно считать своеобразной психологической компенсацией, демонстрирующей физикам, что экономисты тоже могут получать какие-то немыслимо точные результаты, т.е. «одеваться по последней моде». Подход Маршалла также отличается именно своим сходством с физикой, где теоретические предпосылки возникают из фундаментальных представлений, однако он сам предостерегает от использования этой аналогии и пишет, что «экономику нельзя сравнивать с физикой, поскольку она имеет дело с постоянно меняющимися и тонкими особенностями человеческого поведения». Эту мысль развивает и Хейлбронер:
