В этот осенний день Эштон тоже не ждала мужа до вечера. К двум часам она наконец навела красоту и была готова выйти из дому; из времени, отведенного на официальные визиты, у нее оставался в запасе один час. Гомер подогнал карету к крыльцу, и вскоре они уже отъезжали от двухэтажного особняка на Грейс-стрит – района вполне респектабельного, хотя и расположенного довольно далеко от центра, чтобы считаться модным.

Несмотря на прохладный день, Эштон то и дело бросало в жар. Она решилась на этот рискованный шаг по многим причинам, в числе которых были и робость мужа, и растущее чувство разочарования, вызванное тем, что им никак не удавалось пробиться в высшее общество Ричмонда. Причин такой неудачи Эштон видела всего две: отсутствие у них должного положения, а также настоящего богатства. По обеим этим статьям Джеймс потерпел полный крах, как, впрочем, терпел его и всякий раз, когда пытался удовлетворить ее своим жалким подобием мужского достоинства.

Эштон откинулась на спинку бархатного сиденья кареты, глядя в окно на залитые солнцем улицы. Хватит ли у нее смелости? Ей понадобилась неделя на то, чтобы узнать адрес того мужчины, потом еще одна – чтобы, тщательно продумывая каждое слово, сочинить записку, сообщавшую о дне и часе ее визита, который будет касаться делового вопроса, представляющего взаимный интерес. Она даже хорошо представляла себе удовольствие в его глазах, когда он читал эту записку. Если, конечно, читал. Ответа Эштон так и не получила. Может, он уехал из города?

Записку Эштон отправила с каким-то черномазым мальчишкой, которого наняла на углу напротив площади Капитолия. Откуда ей знать, доставил ли он запечатанный воском конверт или выбросил по дороге? Обуреваемая сомнениями и страхом неудачи, Эштон не заметила, как лошади замедлили шаг и остановились.

– Вот то место, которое вы хотели, миссис Хантун! – крикнул Гомер, перекрывая шум поезда на Брод-стрит. – Мне приехать сюда через час?

– Нет. Я не знаю, как долго буду ходить по магазинам. Лучше я найму экипаж, как закончу, и поеду к мистеру Хантуну, а потом мы вместе вернемся домой.

– Как скажете, мэм.

Карета поехала следом за белым армейским фургоном.

Эштон быстро зашла в ближайший магазин, а через несколько минут так же торопливо вышла оттуда с двумя совершенно ненужными ей катушками ниток. Опасливо оглядевшись вокруг и убедившись, что Гомер действительно уехал, она остановила первый проезжавший мимо экипаж.

Обливаясь по́том и слыша, как бешено бьется сердце, она попросила извозчика остановить возле квартала красивых домов на Чёрч-Хилл. Нужный ей дом стоял на Франклин-стрит, недалеко от Двадцать четвертой. Укрытый тенью кленовой листвы, уже чуть подернутой следами увядания, солидный особняк, казалось, спал в теплом воздухе осеннего дня.

Не глядя по сторонам, Эштон быстро поднялась по ступеням высокого крыльца и позвонила. Там, наверное, есть слуги…

Но дверь открыл сам Ламар Пауэлл. От волнения Эштон едва не потеряла сознание.

– Прошу, входите, миссис Хантун, – сказал Пауэлл, отступая назад, в тень.

Эштон перешагнула порог; дверь закрылась с легким щелчком, похожим на тиканье часов.

В холле было прохладно. По обе стороны от него сквозь открытые двери виднелись богато отделанные комнаты с шикарной мебелью и хрустальными люстрами. Эштон вспомнила, что не так давно Джеймс сам неожиданно снова заговорил о Пауэлле, признавшись, что провел на его счет небольшое расследование.

– Похоже, хладнокровия этому парню не занимать – еще бы: жить в кредит ради саморекламы.

Если в этом ехидном замечании и была правда, то кредит у Пауэлла был огромным, судя по убранству его дома, подумала Эштон.

– Признаться, ваша записка меня удивила, – улыбнулся Пауэлл. – Я не был уверен, что вы действительно придете, но на всякий случай отправил своего лакея порыбачить, а сам остался дома. Так что здесь никого нет, кроме нас с вами. – Он обвел холл тонкой и удивительно чувственной рукой. – Вам не нужно бояться быть скомпрометированной.

Эштон чувствовала себя нескладным ребенком. Он был таким высоким – просто невероятно высоким, а еще очень уверенным. С совершенно невозмутимым видом он стоял перед ней в своих черных брюках и свободной хлопковой рубахе. Ноги его были босы.

– Какой великолепный дом! – воскликнула Эштон. – И сколько же комнат вы занимаете?

– Все, миссис Хантун, – ответил Пауэлл, забавляясь ее волнением. – Когда я увидел вас в «Спотсвуде», – сказал он, осторожно беря ее за руку, – я сразу понял, что рано или поздно вы придете сюда. Как же вы прекрасны в этом платье… Но думаю, без него вы еще прекраснее.

С этими словами он крепче сжал ее руку и повел к лестнице.

Поднимались они молча. В комнате, где закрытые жалюзи расчерчивали на полоски света уже расстеленную, как заметила Эштон, кровать, они сразу начали раздеваться: Пауэлл – спокойно, она – нервными, дергаными движениями. Ни один мужчина никогда не приводил ее в такое состояние.

По-прежнему не говоря ни слова, Пауэлл помог ей справиться с пуговицами на лифе, одновременно, с величайшей нежностью, целуя ее в левую щеку. Потом он поцеловал ее в губы – неторопливо, чувственно. Эштон показалось, что она падает в костер. Она заспешила, пальцы у нее дрожали…

Пауэлл сдвинул кружевные бретели с ее плеч, обнажив Эштон до пояса. И, едва касаясь, начал осторожно ласкать ее грудь. Потом наклонился вперед, улыбаясь все той же странной, чуть отстраненной улыбкой. Эштон запрокинула голову и закрыла глаза, ожидая продолжения…

И вдруг он ударил ее по лицу и резко швырнул на кровать. Эштон была слишком напугана, чтобы закричать, а Пауэлл встал над ней, не переставая улыбаться.

– Зачем… – проговорила она.

– Чтобы не оставалось сомнений в том, в чьих руках власть в этом союзе, миссис Хантун. Едва вас увидев, я понял, что вы сильная женщина. Однако приберегите свои спектакли для других. – Он быстро наклонился и принялся срывать с нее остатки одежды.

Ее страх сменился возбуждением, настолько сильным, что оно граничило едва ли не с безумием. Она едва сдерживала себя, пока Пауэлл снимал с себя нательное белье. То, что она увидела, оказалось меньше, чем можно было ожидать при его фигуре, к тому же довольно странного вида. Пауэлл раздвинул ноги Эштон и овладел ею, не закрывая глаз.

Эштон не могла поверить, что это происходит с ней. Она билась и извивалась на влажных простынях, быстро достигнув оргазма такой силы, какого никогда не испытывала. И тут же опять начала вскрикивать, когда Пауэлл ускорил темп; с другими любовниками ничего подобного не случалось. Слезы катились по ее щекам, и когда Пауэлл наконец вошел в нее последний раз, она закричала сквозь рыдания и потеряла сознание.

Когда она очнулась, он лежал рядом, опираясь на локоть, и снова улыбался. Эштон была мокрой от пота, уставшей и напуганной своим обмороком.

– Я, кажется…