Кассандра повиновалась. В тот же самый момент Эмили медленно погрузилась в озеро. Когда вода достигла ее лица, она улыбнулась и снова стала подниматься. Но теперь с ней был еще один призрак. Прелестная молодая женщина. Длинные рыжие локоны ее струились из-под светлой шляпки. Пестрый шарф, наброшенный на плечи, пронизан светом. Глаза у девушки были ясные и чистые. Она безмятежно улыбалась.

— Это… это ведь я! Эмили, это же я?! — Кассандра не верила, что могла бы быть такой чистой и умиротворенной.

Кассандра-отражение была такой, какой никогда не помнила себя настоящая. Разве вообще люди могут быть такими? Но да, она знала, подозревала, помнила, что именно такими они и должны быть. Добрыми, спокойными, сильными. Ради того, чтобы хоть кто-то мог быть таким, Кассандра терпела свои жизни и смерти. Невозможно себе представить, что такого счастья не бывает, слишком уж много зла на другой чаше весов.

— Иди ко мне, Кассандра. Прикоснись к ней рукой. Поздоровайся с новой собой, — соблазняла Эмили. Она взяла руку девушки и протянула ее Кассандре.

Чтобы тронуть прозрачную светящуюся кожу, Кассандре пришлось бы сделать всего один шаг. Один маленький шажок в бездну.

— Такой ты должна была быть. Ради чего еще я бы стала стараться? Надо лишь уступить мне самую малость, посторониться на длину макового зернышка. Возрадуйся, я согласна стать Кассандрой. Подумай, какая это будет сенсация. Талант, который ушел как вода в песок, вернется миру, да еще в каком блеске! Самое лучшее из того, что я должна написать, впереди. Согласна даже на то, чтобы стихи стали известными миру под именем Кассандры. Мы-то знаем, чей это талант, — она заговорщицки кивнула собеседнице.

— Так может говорить только тот, кто умирал всего один раз. Но я не готова пробовать. Каждая попытка вырубает из меня ребро. — Кассандра стояла на самом краю ветхих мостков из почти сгнивших досок. У ботинок плескалась вода. Перед нею парили сияющие призраки.

— Ах, ты меня всегда забавляла, — засмеялась Эмили.

— Мы встречались до того, как… я приехала сюда?

— С самого рождения, — кивнула Эмили. — Когда я пошла на сделку в первый раз, я не предполагала, что расплата будет столь тяжела и столь неотвратима. Подумаешь! На что бы я не пошла ради того, кем пришлось впоследствии расплатиться! Но вот, когда я уже готова была спуститься в Аид, я поняла, что на земле остаются те, кто достоин этого больше самого последнего грешника. И я при помощи Жозефы пошла на обман короля обмана. Судьба, великая шутница, перетасовала колоду, но я не осталась в дураках. Жозефа все время была рядом, переселяясь из одного тела в другое, а я терпеливо ждала своих козырей. Сначала сорвалась одна рыбка, Элспет, глупышка, оказалась трусихой. Потом пришла ты. Но прежний владелец моего нового дома был цепким бесенком да еще и воришкой. Я следила за твоими успехами. Вернее, моими, потому что… ну как ты думаешь, разве может бы целых две самых гениальных поэтессы в мире? Сомневаюсь. Думаю, ты э-э-э… позаимствовала мои стихи.

— Стихи не бывают чьими-то, — покачала головой Кассандра, машинально повторив слова агента.

— В тебе мое сердце. В тот миг, когда ты была рождена, в тебя была вложена я, — настаивала Эмили. — Жозефа свершила ритуал перед моим десятым днем рождения. Я получила дар, продав душу. Я заплатила жизнью самого дорогого мне человека. Я решилась на повторный ритуал и продала то, чего в сущности не было. Обмануть самого прародителя лжи, каково?!

— Чушь собачья. Я — не ты, — твердо сказала Кассандра.

— Воистину. Я это я. Никак иначе. Тебя нет, не было и никогда не будет. Тело, что ты носишь, как нищий носит присвоенные им одежды, случайно найденные на берегу реки, тебе не принадлежит. Оно повинуется своей хозяйке, мне. Просто до некоторых пор было сложно вернуть свою собственность. Но теперь, благодаря Жозефе, все становится на свои места. И тело, и стихи — мои.

— Нет… но как же… Такого не может быть, чтобы не было меня. Я ведь помню. Помню все: мать, бабушку, Собаку и Бэсс, сестру Сару. Даже стихи мои помню!

— Твои стихи?! Это забавно. Что есть человек? Воспоминания ли… И что, лишись любой из вас памяти, он лишается себя? Наши чувства… Они так ветрены, так зависимы от посторонних вещей, химии тела, физики духа, эфира смысла, — девочка нахмурила туманные брови. — Даже не знаю, что добавить. Я подумаю над этим. Когда верну себе себя. Впрочем, хочу поблагодарить. Ты недурно справлялась со своим предназначением. Немного похоже на сказки Жозефы. Она рассказывала о бессмысленных преданиях рабов. Например, утварь или домашний скарб, в награду за долгую и верную службу, иногда могли оживать. Такая вот благодарность мироздания. Мотыга, хорошо служившая, горшок, долго не разбивавшийся… оболочка, что носила имя Кассандры Сент-Джонс.

— Не может быть…

— Еще как может. Но все уладилось, несмотря на своевольную Камиллу, провального лесничего, несчастную ворону Уну Крайн. Весь этот мусор, который мешал, путался под ногами. Ах, пардон, у меня нет ног. Пока.

— Ты мерзкая лгунья, ничего у тебя не выйдет.

— Выйдет!.. — Эмили еле сдержалась. Новая каверза засветилась в ее прозрачных глазах. — Щедрость моя не простирается дальше предложения. Соглашаться или нет, каждому своя воля. А ведь есть еще не одна кандидатура на такое завидное место. И хотя я болею за вас, Кассандра, — помните это, сердце мое на вашей стороне, — однако если вы не оставите мне выбора… Возможно, когда вы узнаете чуть больше, вам легче будет согласиться. Кстати, как раз вспомнила о моем долге. Пора. Укройтесь и смотрите. Учтите, я сделала предложение, постарайтесь не упустить свой последний шанс.

— Что такое?

— Сейчас Камилла разыграет небольшую комедию перед тайными зрителями, наслаждайтесь зрелищем. — Эмили растворилась в молоке тумана, плотной дымкой застилающего озерную гладь.

Мгновенно и бесшумно скрываясь в камышах, плотной стеной подступавших к воде, Кассандра замерла как раз в тот момент, когда из ниоткуда на мостках нарисовалась Камилла. Ночь была темная и безлунная достаточно, чтобы забыть о существовании мира вокруг заросшего озера и старой мельницы.

Но от белого и густого как патока тумана, наплывавшего с воды, исходило довольно призрачного полусвета, чтобы разглядеть статную фигуру Камиллы. Она вышла на мостки и, застыв у самого края, уставилась в туман, будто выискивала в нем призраков.

Почти тотчас же очнувшись, она раздраженно взглянула на часы. Тот, кого она ожидала, по всей видимости, опаздывал. Еще мгновение, отмеченное ударом сердца — и к берегу из плотного мрака вырвался луч фонаря. Он метался как раненая птица, беспорядочно и нервно, но в определенном направлении, словно игла взволнованной швеи пыталась сшить расползавшуюся кисею озерного тумана с грубой тканью ночного мрака.

— Наконец-то, милочка, — крикнула в темноту Камилла, обозначая голосом, в которую сторону шить. — Вы заставили себя ждать. А для меня непривычно дожидаться даже тех, в ком нуждаюсь я, не говоря уж о тех, кто нуждается во мне.