Через час я наконец сел в самолет (рейс № 349), чувствуя себя счастливым, поскольку был на пути к священному городу. Увы, несмотря на то что я настаивал на размещении меня в салоне, предназначенном для правоверных, на стыковочном рейсе в Дели меня уведомили, будто такая услуга гарантирована лишь пассажирам первого класса. Меня посадили рядом с индусом из Бомбея, который набивал свой живот жареным мясом и рисовыми шариками и имел наглость предложить мне отведать жареных креветок. Уверен, это было умышленное оскорбление. Гореть ему в аду.

Сара посмотрела на него и кивнула.

— Ты прав.

Ракким пожал плечами.

— Потеря волос, волдыри… я решил, что причиной этого могло стать радиоактивное заражение.

— Более чем вероятно. — Она улыбнулась и покачала головой. — Значит, отец Мириам не был звеном сети Старейшего, им оказался этот… Сафар Абдулла. Бомба фонила. Интересно, после выполнения задания кому-нибудь, кроме него, удалось выжить?

— Судя по описанию Уоррика, если он и уцелел, то ненадолго.

— Возможно, он на это просто не надеялся. Этот самоубийственный поступок вряд ли был первым из совершенных по велению Старейшего. — Сара выпрямилась, и простыня скользнула на пол, обнажив ее нагое золотистое тело с немного расставленными бедрами, покрытыми мягким, как персик, пушком. — В журнале не говорится, на какую именно проектную компанию работал этот Сафар Абдулла?

— Не смог найти. Там целые кипы…

— Неважно. Если у него была лучевая болезнь, он давно умер. Правда, мы можем разыскать его семью. Или друзей. — Сара заходила взад-вперед. — Уоррик написал, что они были коллегами. Надо найти его послужной список, потом проверить каждую компанию, в которой он работал, и посмотреть, включен ли в пенсионную программу какой-нибудь из них Сафар Абдулла. Даже если он умер, узнаем последний адрес и кто наследники.

Ракким наблюдал, как она вышагивает по офису, составляя план предстоящих действий.

— Ты уверена, что хочешь этим заниматься?

— А ты предпочитаешь сбежать?

— В этом нет ничего постыдного, твоя мать сбежала. — Раккиму показалось, будто она сейчас влепит ему пощечину. — Рыжебородый и Старейший играют друг против друга в течение двадцати лет. Может быть, нам просто не следует вмешиваться в их игру.

— А ты сможешь сбежать?

— С тобой? Конечно.

— Я тебе не верю.

— Даже если ты найдешь четвертую бомбу, как доказать ее связь со Старейшим? Может, Сафар Абдулла работал на израильтян.

— Скажи это Мириам. По-твоему, ее убили израильтяне?

— То, что случилось с ней, всего лишь начало, — вздохнул Ракким. — Ты к этому готова? Тебе придется решать, стоит ли этим заниматься.

— Я не интеллектуалка в башне из слоновой кости. Уже нет. — Сара подошла к нему. — На прошлой неделе я убила человека. Воткнула ему палочку для еды в глаз. До конца дней своих не забуду звук, с которым лопнуло глазное яблоко. Я смотрю в зеркало и с трудом узнаю себя.

Она накинула на плечи одну из чистых рубашек Раккима.

— Я просто хочу, чтобы ты поняла, что можешь не получить ожидаемый результат. Учебники по истории пишутся после войны, после всех смертей. Я — вне этого, Сара. Мне наплевать на президента, на День мучеников, на все остальное.

— Возможно, я бы согласилась с тобой, если б не знала, что станет еще хуже, — тихо произнесла Сара. — Но история не бывает статичной, всегда существуют взлеты и падения. Фундаменталисты ведут себя все наглее, а модерны хотят, чтобы все поскорее закончилось. В этом году из университета уволили четырех профессоров. С формулировкой «за недостаточно исламские взгляды». — Она прикусила мизинец, заставив себя умолкнуть. — На прошлой неделе ко мне прицепился «черный халат»… — Она покачала головой. — Можешь убегать. Я не хочу.

— Все равно мне не нравится Канада. — Ракким достал из буфета пару банок кофе. Встряхнул и разлил по чашкам мгновенно вскипевшее содержимое. Сев возле окна, он поставил ее чашку на подоконник. Сара устроилась рядом. — У меня есть знакомый хакер, который добудет для нас послужной список Сафара Абдуллы. — Он улыбнулся. — Правда, мне придется жениться на одной из его дочерей.

— Я делиться не привыкла. Ты меня знаешь. Я — племянница Рыжебородого. — Она отхлебнула кофе, подняв колено к груди и наслаждаясь теплыми лучами солнца.

Ракким поднес лицо к щели между портьерами. Идеальный наблюдательный пункт. Стеклянная стена дома напротив позволяла разглядеть обе стороны улицы. Рынок уже закрывался. По улице шествовали нагруженные тяжелыми сумками домохозяйки. Двое рабочих в куртках с поднятыми воротниками спорили о чем-то, размахивая руками. Мальчишка на синем велосипеде петлял между машинами. Принцип активного наблюдения — ищи не опасность, а нечто неуместное. Припаркованную машину с включенным двигателем. Обувь не по погоде. Перчатки, не гармонирующие с пальто. Старушку с хорошей осанкой. Человека, читающего газету, но не переворачивающего страниц. Как говорил инструктор в школе фидаинов, хочешь умереть — ищи нож, хочешь жить — ищи ножны.

Утром у подъезда противоположного дома появился длинноволосый модерн. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, укрывшись под навесом, и, по всей вероятности, считая себя невидимкой. Ракким уже собрался будить Сару, хватать дневники, но тут к модерну подошла девушка и поцеловала его. Молодые люди долго обнимались, затем куда-то зашагали вдоль по тротуару.

— Ты позвонил Рыжебородому? Сказал, что мы уже вместе? Не хочу, чтобы он волновался.

— Сказал.

— А он?

Ракким наблюдал за улицей.

— Мы говорили недолго. — Вереница машин замерла не перекрестке в ожидании зеленого света. Ветер разносил клубы синеватых выхлопных газов. Новые машины, старые машины — не имело особого значения. У всех на облупившихся кузовах проступали пятна ржавчины, а проеденные коррозией глушители издавали немилосердный грохот. — Может, выйдем? Пообедаем. Сейчас — удачное время. На улицах полно народу, все торопятся. Никто не обратит на нас внимания.

— А здесь ничего нет?

— Консервированный тунец… минеральная вода… пиво, артишоки, яблоки, апельсины. — Мужчина с седой бородой перебежал улицу на красный свет под оглушительный аккомпанемент гудков. — Кажется, есть крекеры.

Она поставила ступню ему на колено, попыталась сжать пальцы.

— Давай останемся здесь. Я устала. Хочу есть, читать и заниматься сексом. — Взгляд ее сделался игривым. — Но сначала хочу принять душ. Если будешь себя хорошо вести, разрешу потереть мне спину.

— А что разрешишь потереть, если я буду плохо себя вести?

Сара стала неторопливо расстегивать белую рубашку.

— Твой предполагаемый тесть… он не будет возражать, если я останусь у тебя?

— Он не будет, но ты можешь не согласиться.