О т в е т. Я делал то, что было отмечено на карте.

В о п р о с. Не зная, чем именно был специальный аппарат?

О т в е т. Я никогда не видел сам аппарат.

Вопрос. Вы с такой же легкостью сбросили бы атомную бомбу?

Ответ. Вполне возможно, но этот тип самолета не предназначен для несения подобного оружия. (В протоколе суда говорится, что эти слова Пауэрса вызвали раздражение присутствующих)».

Во время процесса Пауэрс возражал только один раз, когда Руденко пытался связать с воздушной разведкой Фрэнсиса Спеллмана. Пауэрс сказал, что Спеллман приезжал на военную базу в Турции, поэтому Руденко спросил: «Он тоже интересуется военными базами?»

«Он духовное лицо, — ответил Пауэрс. — Я бы сказал, что он заинтересован в военном персонале, а не в базах».

«Именно этот персонал и занимается воздушной разведкой», — заметил Руденко.

Когда Пауэрсу задавал вопросы адвокат, он изо всех сил старался отдалить себя от своей работы и страны:

«Вопрос. Вы принимали участие в политической жизни своей страны? Состоите ли Вы в какой-нибудь партии?

Ответ. Нет, я никогда не был членом партии, я не принимаю участия в политической жизни, я даже никогда не голосовал. (Оживление в зале. Русским явно не понравилось отсутствие политических симпатий.)

Вопрос. Что побудило Вас начать работать на ЦРУ? Вы согласились по собственной инициативе?

Ответ. Нет, мне ее предложили. Когда заканчивался срок моей службы в ВВС, я хотел стать пилотом гражданских авиалиний, но не подошел по возрасту. Поэтому, когда мне предложили работу с заработной платой, как у старшего пилота коммерческой авиакомпании, я решил, что мне повезло».

Пауэрс настаивал на том, что он не знал, какое оборудование стоит на его самолете, что ему никогда не сообщали о результатах полетов и что он, отправляясь в полет, подчинялся приказам.

«Вопрос. Вы могли отказаться от этого задания?

Ответ. Нет. Это был приказ. В противном случае меня считали бы трусом, и, кроме того, это означало бы разрыв моего контракта».

Затем Пауэрс попытался искупить свои грехи:

«Вопрос. Как Вы сейчас относитесь к своей работе в ЦРУ? (Оживление в зале) Вы понимаете, насколько опасен был ваш полет?

Ответ. Да, я сейчас понимаю гораздо больше, чем раньше. Сначала я не хотел продлевать контракт. Если бы я мог найти другую работу, я бы этого не сделал. А сейчас я знаю о последствиях таких полетов.

В о п р о с. Вы сказали, что жалеете о том, что продлили контракт. Почему?

О т в е т. Я попал в очень непростую ситуацию. Я полагаю, что именно из-за меня были сорваны переговоры на высшем уровне. В мире выросла напряженность. Мне искренне жаль, что я замешан в этом».

Такое поведение Пауэрса было вознаграждено в заключительной речи Руденко: «У меня есть все основания просить суд приговорить подсудимого Пауэрса к высшей мере наказания. Но, учитывая искреннее раскаяние подсудимого в совершенном им преступлении, я не буду настаивать на вынесении приговора к высшей мере наказания. Я прошу суд приговорить подсудимого Пауэрса к пятнадцати годам лишения свободы».

Но самые грозные осуждения США произносил не Руденко, а Гринев. Лысеющий адвокат, потрясая в гневе очками, защищал Пауэрса, обвиняя во всем его страну. Возможно, что он одновременно защищал и себя от звания «лакея империалистов», которое ему могли дать из-за того, что его клиентом был Пауэрс.

Руденко говорил: «Здесь, на этой скамье подсудимых, должны сидеть и хозяева этого человека, а именно ЦРУ во главе с Даллесом, американские военные и все силы агрессии, которые стремятся развязать новую мировую войну».

Гринев изображал Пауэрса жертвой «всемогущего доллара… который в самом деле развращает совесть и мораль средних американцев, к которым принадлежит и мой клиент Пауэрс». Он хвалил Пауэрса за то, что тот выпрыгнул из самолета, не взрывая его, и просил суд «принять во внимание то, что Пауэрс не выполнил приказания полковника Шелтона».

Гринев отмечал «правдивость и искренность» показаний Пауэрса и указывал на то, что в Соединенных Штатах выдача государственных секретов наказывается тюремным заключением сроком до десяти лет или 10 тысячами долларов штрафа. Несмотря на это, Пауэрс дал правдивые показания, вступив, таким образом, в конфликт со своим работодателем. Не случайно и то, что во время следствия подсудимый Пауэрс сказал: «Я знаю, что меня будет судить ваш суд, но, если я вернусь домой, там меня тоже будут судить. Но это меня не беспокоит, потому что я вряд ли вернусь туда».

Гринев просил суд вынести такой приговор, который «стал бы еще одним примером гуманности советского суда, который бы отличался от отношения к Пауэрсу его хозяина — ЦРУ, реакционной силы, управляющей США, которая отправила его на верную смерть».

Судьи, генерал-лейтенант и два генерал-майора, вынесли мягкий приговор. Председатель суда В. В. Борисоглебский сказал, что суд «принял во внимание искреннее признание Пауэрсом своей вины и его раскаяние в совершенном преступлении». Его приговорили к десяти годам лишения свободы, при этом в тюрьме он должен был провести три года, а срок заключения начинался со дня задержания, то есть с 1 мая 1960 года.

Пауэрса вознаградили за те уступки, на которые он пошел. Он избежал смертной казни, обычного приговора для шпионов, а его десятилетний срок был всего лишь третью того срока, к которому приговорили в 1957 году Абеля.

Гринев объяснил своему клиенту, что по советскому Уголовному кодексу после трех лет заключения он будет переведен в «назначенное место жительства». «Назначенное место жительства» — слабо охраняемый трудовой лагерь, в котором ему дадут работу по его специальности. Если в деле не будет замечаний, его через три года могут освободить за хорошее поведение. Его жена могла жить с ним.

Вскоре после окончания суда Пауэрс был переведен во Владимир, где находится образцовая советская тюрьма. Камеры этой тюрьмы просторные, а заключенные могут покупать продукты в специальном магазине. Ожидая перевода в трудовой лагерь, Пауэрс работал на тюремной почте.

Летчик был удовлетворен приговором, но ему не понравились яростные атаки его защитника на США. На следующий день после завершения суда русские устроили встречу семьи, во время которой пилот сказал своим родителям, что он был не согласен с тем, что говорил на суде Гринев. Пауэрс добавил: «Я ведь американец».

Встреча семьи, которая состоялась в приемной Лубянки под наблюдением советских журналистов, прошла в напряженной обстановке. Между родителями и женой Пауэрса были довольно плохие отношения. Пауэрса-старшего описывали как человека, готового пойти на все ради своего сына, а его воззвания к Хрущеву как к отцу были тепло приняты в России. Когда родителей Пауэрса пригласили присутствовать на суде, у них возникла финансовая проблема, так как отец был недостаточно богат, чтобы самому ехать в Россию. Он принял предложение журнала «Лайф», который заплатил семье 5 тысяч долларов за эксклюзивный рассказ о ходе процесса и оплатил все расходы на поездку. Барбаре Пауэрс, отвергшей несколько подобных предложений, такое поведение родственников показалось оскорбительным.