В любом случае он не собирался сидеть сложа руки, пока его враги проявляли активность. Когда Болгария, надеясь воспользоваться слабостью империи, перешла в наступление, Михаил попросту пригласил на помощь монгольскую Золотую Орду. Вторжение монголов ослабило Болгарское царство, нанеся болгарам удар, от которого те никогда не оправятся.

Карл Анжуйский был серьезно задержан, но еще не побежден. Если его великий союз потерпел неудачу из-за византийского вероломства, его следовало воссоздать еще более прочным. Соблазнить Венецию было легко. Она всегда искала себе выгоды, и те права, что Михаил даровал Генуе, серьезно сказались на венецианских доходах. Победа Карла означала бы изгнание генуэзских выскочек — что было неотразимым соблазном для льва Святого Марка. Только недовольство папы еще удерживало Карла от действий, но изобретательный король преодолел и это препятствие, казавшееся неодолимым. Папа Григорий X умер в 1276 году, и Карл приложил все возможные усилия, в итоге добившись, чтобы папой был избран французский кардинал, который ненавидел византийцев почти так же, как и он сам.[205] В 1281 году папа-француз послал ошеломленному византийскому императору письмо, в котором сообщал, что отлучает его от церкви на основании того, что его подданные продолжают сопротивляться католицизму. Император едва мог поверить этим новостям. Он пожертвовал народной любовью и согласился стать нечестивцем и предателем — и все впустую. Теперь Венеция и Сицилия образовали против него крепкий союз, на этот раз выступающий с благословения папы. Даже у Четвертого крестового похода не было такой поддержки.

Единственным козырем Византии был Михаил VIII. Блестяще воспользовавшись истинно «византийскими» принципами дипломатии, Михаил обратился к Педро III Арагонскому, убедив его напасть на Сицилию. Педро принадлежал к династии, которую Карл Анжуйский отстранил от власти, и считал, что Сицилия принадлежит ему по праву рождения. Благодаря жестоким налогам и значительному количеству византийского золота антифранцузские настроения на острове достигли пика. Теперь, предполагал Михаил VIII, настал прекрасный момент появиться испанскому спасителю.

Не зная о надвигающейся буре, Карл Анжуйский отбыл с Сицилии на материковую Италию, чтобы сделать последние военные приготовления. В его отсутствие остров взорвался. Восстание, впоследствии известное под названием «Сицилийская вечерня», довольно безобидно началось в предместьях Палермо. Когда колокола на церкви Святого Духа стали созывать верующих к вечерне в пасхальный понедельник 1282 года, пьяный французский солдат попытался соблазнить сицилийскую девушку. Для разъяренных свидетелей происшествия это стало последней каплей. Неотесанные французы и без того уже достаточно долго помыкали ими, жирея за счет трудов сицилийцев. Разгневанная толпа убила солдата-насильника и рассыпалась по улицам Палермо, вымещая почти двадцатилетние обиды на всех, в ком текла хотя бы капля французской крови. Когда утром вторника взошло солнце, в Палермо не осталось в живых ни одного француза, и будоражащие вести о восстании быстро распространились по острову. В мае сопротивление французов иссякло, а к концу августа Педро III высадился в Палермо и принял власть. Карл Анжуйский в ярости осадил несколько сицилийских портов, но он слишком жестоко обращался со своими подданными, и теперь они предпочли смерть его возвращению. Хотя весь остаток своей жизни Карл пытался вернуть остров, преуспеть в этом он так и не сумел и умер в 1285 году сломленным человеком.

Михаил VIII так и не увидел смерти своего главного врага. Когда угроза нападения с запада миновала, деспот Эпира снова объявил о своей независимости, и император был намерен заставить его подчиниться. Ему к тому времени было пятьдесят восемь лет, но он снова повел свои войска в битву, однако дошел только до Фракии, где тяжело заболел. Как обычно, думая о своих обязанностях, умирающий император объявил своего сына Андроника II наследником и мирно скончался в начале декабря.

Михаил VIII был одним из великих византийских императоров, — он восстановил прежнюю столицу и вновь определял политику всего Средиземноморья. Нет сомнений, что без него империя пала бы перед Карлом Анжуйским или каким-либо из прочих врагов, только и ждавших этого — и свет Византии померк бы, а ее обширные знания пропали бы на Западе, еще не готовом воспринять их. Вместо этого Михаил умело обманул всех своих врагов, попутно основав самую долговечную династию в истории Римской империи. Почти двести лет спустя представитель его семьи все еще будет сидеть на византийском троне, продолжая ту же самую борьбу за существование — хотя и с куда более ничтожными шансами.

Михаил сделал все от него зависящее, чтобы поднять империю из обломков. Он оставил после себя ценные инструменты, чтобы продолжить это возрождение: небольшую, но хорошо обученную армию, неплохо пополненную казну и обновленный флот. Но спаситель империи не дождался благодарности ни от кого. Отлученный от церкви папой, он умер еретиком для католического Запада и предателем для православного Востока. Его сын похоронил его без церемоний или освящения, в простой безымянной могиле.

Впрочем, у обиженных подданных Михаила VIII слишком скоро появятся причины сожалеть о его кончине. Если на момент его смерти Византия казалась сильной, этим она была обязана только его уму и ловкости. Без сильной армии или надежных союзников ее сила опиралась исключительно на дипломатию, и были нужны способности Михаила, чтобы управлять в такой ситуации. Однако, к несчастью для империи, немногие из наследников Михаила оказались достойны своего предка.

Последние два столетия византийской истории по большей части представляют собой довольно грустное зрелище. На все более безнадежном фоне мелкие императоры ссорились между собой с разрушительными последствиями, а империя в это время рушилась, превращаясь из некогда гордого государства в пародию на саму себя.

Впрочем, в сгущающейся темноте случались и проблески — люди, наделенные отвагой и решительностью, сражались против превосходящего противника, прекрасно понимая, что обречены на поражение. Империя медленно умирала, но ее культура расцвела, произошел невиданный взрыв искусства, архитектуры и науки — как будто византийский мир торопился высказаться, прежде чем его голос умолкнет навсегда. Были построены передовые больницы, в которых врачами работали и мужчины, и женщины, а молодые студенты-медики получили доступ к трупам, чтобы, вскрывая человеческие тела, изучать их. Византийские астрономы установили сферическую форму планеты и проводили конференции, на которых обсуждали, что свет движется быстрее звука.