Я посмотрел. Двери и впрямь впечатляли. Их можно было взять только фугасом. Но у меня и в мыслях не было сбежать из ИВС с таким "багажом" вменяемых мне в вину преступлений. Что ж я потом всю жизнь буду скрываться из-за какого-то хитровыдрюченного козла, втянувшего меня в смертельную комбинацию?

Меня привели в просторную длинную комнату, хорошо освещенную и без мебели. Там уже находилось четверо гавриков, примерно одного роста со мной и схожей комплекции.

Двое из них, как я сразу определил, были переодетыми ментами. Опознание, понял я, и покорно стал в шеренгу – вторым справа. Так меня поставил Можаев.

– Вам эта процедура понятна? – спросил он у меня, загадочно ухмыляясь. – Объяснять ничего не нужно?

– Чай, щи лаптем не хлебаем… Я иногда кино смотрю, даже детективы. Так что в этом вопросе немного подкован.

– Вот и ладушки… Все приготовились! – скомандовал капитан нашей группе. – Ведите себя естественно, спокойно, стойте неподвижно. – Он отворил дверь в коридор и крикнул: – Саркисов, давай!

Она не вошла – вплыла в помещение. Эта белокурая стерва будто специально оделась вызывающе ярко, и теперь смотрелась на фоне серых тюремных стен как свежая, только сорванная роза на запыленной надгробной плите. На ней была такая короткая юбка, что практически ничего не скрывала, и я услышал сдавленный вздох всей четверки подставных – мужик, он и в таких ситуациях мужик. А парням, которые стояли рядом со мной, было не более тридцати лет – самый расцвет мужской сексуальной зрелости.

Несмотря на то, что я был зол на нее до крайности, у меня в груди тоже что-то шевельнулось и едва не опустилось ниже пояса, чтобы не вовремя затеять там переполох.

Но тут я вспомнил по чьей вине торчу в этих гнусных стенах, и здравый смысл зарезал без ножа неожиданно возродившееся к жизни либидо – без сожалений и даже злорадствуя.

Можаев запрыгал вокруг нее козликом, изображая такую радость и почтение, что меня едва не стошнило. Подхалим чертов… Кроме капитана, нашей пятерки и белокурой ведьмы, в помещении находились старший лейтенант Саркисов (видимо, опер, помощник Можаева; этот был в форме), кто-то из тюремного начальства и плотный мужик в штатском.

– Посмотрите внимательно… – вещал торжественно Можаев, обращаясь к бывшей моей пассии.– Кто-нибудь из этих граждан вам знаком? Не торопитесь, подумайте…

Фули ей думать! Эта подруга уже давно все продумала. Однако, она хорошо держится, мельком подумал, стараясь поймать ее взгляд. Чтобы мысленно спросить: "Что же ты, сука, делаешь!?". А затем развить свою мысль: "Клянусь своим мужским достоинство, что все равно ваше змеиное гнездо я разворошу и вам головы оторву! Пся крев…".

Наконец наши глаза встретились. Это была удивительно длинная секунда. А может две, три, четыре… Не знаю. Однако я все-таки успел сказать ей многое. Совершенно безмолвно, но очень доходчиво. Она все поняла и без слов. И от того потока информации, что я выплеснул белокурой ведьме через свои глаза, она занервничала и побледнела.

Понимает кошка, чье сало съела… – подумал я не без злорадства. То ли еще будет. Погодь чуток, знойная женщина, мечта поэта…

Она свое решения не отменила. Да и не могла это сделать в принципе – поезд уже покинул станцию и мчался на всех парах. И остановить его можно было только улегшись на рельсы. Закулисный режиссер трагического спектакля по ходу действия превратился в стрелочника, который перевел стрелки моего состава даже не на запасной путь, а на узкоколейку, ведущую в пропасть. В этот момент я совсем не злился на белокурую шлюху; я просто до исступления желал встретиться с этим гениальным злодеемманипулятором, чтобы вырвать ему горло.

– Этот… – "Жертва" насилия попыталась указать на меня пальцем, но рука ее не послушалась; тогда она сделала это движением подбородка.

– Вы не ошиблись? – быстро спросил Можаев. – Повторяю еще раз – смотрите внимательно.

– Нет. Я не ошиблась. Это он. – Белокурая профурсетка говорила как робот, механически роняя в пространство слова, лишенные интонационной окраски.

– Кто – он? – напористо задал вопрос капитан.

– Тот мужчина, который… ну, тогда… – Она сделала вид, что смешалась; "безутешная" вдова так здорово сыграла роль несчастной целомудренной женщины, что даже я почти поверил.

– Смелее, смелее! – подбодрил ее Можаев.

– Он убил Додика… мужа… А меня… – Она нервно всхлипнула; как играет, как играет!? ну просто народная артистка.

– Продолжайте! И не бойтесь – он уже вас никогда не обидит. – Этот змей из угрозыска давил, жал, мял, лепил из свидетеля все, что хотел, и не только словами, но и всем своим видом.

– Он меня изнасиловал… – Эти было сказано шепотом, с опущенными долу глазами, которые полнились слезой.

Да, любая баба в притворстве даст сто очков форы мужчине. Факт. Ну, а эта – и все тысячу. С такой беспринципностью и вероломством ей самое место во внешней разведке.

Вторая Мата Хари.

– На первый раз достаточно. – Можаев посмотрел на человека в штатском и тот согласно кивнул ему в ответ. – Спасибо вам, – поблагодарил капитан добровольных помощников и все четверо покинули помещение, глядя на меня как на врага народа – как же, я посмел изнасиловать такое несравненное сокровище; тьху! все-таки, мужики – остолопы. – А вас я попрошу подождать, – вежливо обратился он к вдове усопшего рогоносца. – Саркисов, проводи даму…

– Ну как? – спросил Можаев у меня, когда мы остались втроем – я, он и мужик в штатском; скорее всего, следователь.

– Клевая телка, – ответил я совершенно невозмутимо.

– И это все, что ты можешь сказать?

Ну вот, опять он обращается ко мне на "ты". Теперь скажу я без протокола, чему нас учит семья и школа… М-да… Хорошие слова и вовремя выпущенные в свет одним гениальным бардом. Похоже, мой авторитет в глазах Можаева упал ниже бордюрного уровня. Дело, в общем, поправимое, но требует времени.

– Чушь собачья, – сказал я, улыбаясь. – И вы, такие опытные профессионалы, купились на байки этой шалавы как пацаны.

– Но-но! Не забывайся! – повысил голос капитан. – Игры закончились, Чернов. Тебя опознали. Все, ты приплыл. Отпираться бессмысленно. Знаешь, почему?

– А как же. Естественно, знаю. Пугаете больничкой. Анализы и все такое. Так ведь я и не отрицаю, что спал с нею. И именно в тот день, когда грохнули ее мужа. И даже почти в тот самый час.

– Наконец я слышу правду, – смягчился Можаев. – Отрадно. Теперь все пойдет как по маслу. И всем будет хорошо. Ты душу облегчишь, а мы примемся за другие дела. Их у нас предостаточно.

– Должен вас огорчить. С маслом вы немного загнули. Я сказал лишь то, что она была моей любовницей. Это факт. Но вот насчет того, что я грохнул ее муженька и ограбил подчистую, – увольте. Нужно быть просто идиотом, чтобы оставить в живых такого свидетеля как она. Это у вас у всех слюнки потекли при взгляде на ее бедра. А я этим добром был сыт по самое некуда. Хотя бы кто-нибудь из вашей конторы задумался: что за странная личность, этот бандит, – наворотил кучу страшных дел, а в конце повелся как дилетант? Словно в дешевом любовном романе – у злодея просто рука не поднялась на такой исключительно экзотический и красивый цветок. Бред сивой кобылы! Меня подставляют, капитан. Как последнего фраера подставляют.