В.: То есть вы говорите…

О.: Я говорю, что благодаря решительным действиям людей вроде меня и становится возможной критика задним числом. Мы – первопроходцы. Иногда у нас нет ничего, кроме предположений. Мы не знаем, насколько плохо все обернется. Мы определяем степень риска, оцениваем сопутствующий ущерб, пытаемся свести его к минимуму, а затем придерживаемся выбранного курса. Так надо. Хотя я и не скажу, что спокойно сплю по ночам.

В.: Адмирал, я бы хотел сменить курс нашего разговора.

О.: Это ваше шоу. Заказывайте музыку.

В.: Замечательно. Вы знали о докторе Клайве Эджертоне и его экспериментах с модифицированным эхинококком?

О.: До всего этого? Нет.

В.: Напомните, вы входили в состав Комиссии по эпидемиологии и безопасности в сфере инфекционных заболеваний?

О.: Входил, поскольку того требовал мой долг.

В.: Тогда мне кажется странным, что…

О.: Что?

В.: Мне кажется странным, что вы ничего не знали о докторе Эджертоне. Я так говорю, поскольку Комиссия – та самая, в которой вы состоите, – прекрасно осведомлена об этом человеке. Два года назад на заседании упоминалось и его имя, и имена нескольких других врачей. По мнению Комиссии, их работа должна была подлежать более строгому надзору и тщательному контролю, поскольку исследования могли представлять значительный риск.

О.: Я хожу не на все заседания.

В.: Но вам присылают протоколы?

О.: Да. И я стараюсь детально с ними ознакомиться, но у меня очень плотный график.

В.: Адмирал, что вы думаете об эффективности мутировавшего эхинококка применительно к ведению боевых действий?

О.: Я думаю, что это чудовищно. Это чудовищный вопрос.

В.: Да, боюсь, что так и есть, но подобные вопросы должны задаваться. Вы говорите, что это чудовищно.

О.: Совершенно верно.

В.: Но я спросил вас о другом.

О.: Полагаю, в качестве оружия он был бы весьма эффективен. В определенных, строго оговоренных ситуациях.

В.: Аналогичных той, которая была на острове?

О: Как вас зовут?

В.: [имя скрыто]

О.: Что ж, [имя скрыто], если вы предполагаете, что я затягивал процесс и каким-то образом использовал этих детей в качестве… В качестве кого? Испытуемых? Если вы намекаете на это…

В.: Адмирал, имя Клод Лафлер вам ничего не говорит?

О.: Нет. А должно?

В.: Старший матрос Клод Лафлер был одним из ваших людей.

О.: Весь флот – мои люди.

В.: Старший матрос Клод Лафлер служил на той же базе, что и вы. Дочь Лафлера часто нянчила ваших детей. Хотите сказать, что не знаете Клода Лафлера?

О.: Совершенно верно.

В.: До поступления на флот Клод Лафлер был слесарем.

О.: Ближе к делу.

В.: Как вы уже заметили, это мое шоу, адмирал. Я сам выбираю темп. Некоторое время назад Клоду Лафлеру был предоставлен четырехдневный административный отпуск. Этот отпуск начался за день до того, как Том Пэджетт сбежал из клиники доктора Эджертона.

О.: Да? И что?

В.: Адмирал, известно ли вам, что документы на отпуск Клода Лафлера подписаны вашим именем?

О.: Я подписываю множество документов на отпуск. Полдня провожу, подписывая всякие бумажки.

В.: Известно ли вам, адмирал, что отпечатки пальцев Клода Лафлера были обнаружены на двери черного входа в лабораторию доктора Эджертона?

О.: За ответом на этот вопрос вам нужно обращаться не ко мне.

В.: Известно ли вам, что в настоящее время Клод Лафлер находится под стражей? А также знаете ли вы, что Лафлеру есть что сказать по этому поводу?

О.: За ответом на этот вопрос вам лучше обратиться к моему руководству.

В.: Адмирал, кто ваше руководство?

О.: [Свидетель хранит молчание.]

В.: Вы хотите сказать, что даже адмиралы подчиняются чьим-то приказам?

О.: [Свидетель хранит молчание.]

В.: Адмирал, только что вы использовали слово, которое я хотел бы повторить. Чудовищно. Возможно, вы согласитесь, адмирал Брюэр, что преднамеренное высвобождение заразы было бы чудовищным. И если Том Пэджетт являлся той самой заразой, адмирал, то разве не ясно, что остров Фальстаф можно рассматривать как гигантскую чашку Петри, а события, происходившие там, как несанкционированный эксперимент над детьми?

О.: [Свидетель хранит молчание.]

В.: Разве это не чудовищно, адмирал? Разве это не самая бесчеловечная вещь, которую только можно представить?

О.: [Свидетель хранит молчание.]

* * *

СУМЕРКИ ПРИВЕТСТВОВАЛИ мальчиков, которые спотыкаясь выбирались из пещеры. В серебристом свете луны Ньютон увидел, что он по пояс мокрый от крови. Отвращение нахлынуло дурманящей волной.

Когда к Ньютону приблизился Макс с горстью листьев – не смог найти другой замены полотенцу, – тот выставил перед собой руку.

– Не подходи. Уже слишком поздно – они повсюду на мне.

Он чувствовал их в трусах – кожу покалывало от странного жара. Черви копошились в едва начавших пробиваться волосах.

– Что же нам делать? – спросил Макс.

– Вернемся в лагерь. Я помоюсь в океане. Посмотрим, поможет ли это.

ОНИ ШЛИ через лес без фонарика. Леденящие душу звуки доносились из сплетения ветвей. Уханье, возня и разъяренное фырканье становились все громче и громче, пока не перешли в непрерывный гул, словно огромную колибри заперли в бочке для дождевой воды. Что бы ни издавало эти звуки, оно не могло быть хуже твари из пещеры.

Вернувшись к хижине, Макс развел костер из дранки, которую сорвало с крыши. Ньютон спустился к воде умыться. Макс едва различал его за залитой лунным светом песчаной полосой. Ньют, скрестив ноги, сидел в набегавших волнах и скреб себя без передышки. Он возвратился в одном только нижнем белье, которое промокло и облепило бедра. Плечи его обреченно ссутулились – это напугало Макса.

– Я голоден, Макс.

– Я тоже, Ньют.

– Мне кажется, я голоднее тебя.

И ВСЕ-ТАКИ они уснули. Но когда пробил ведьмин час[21], Ньютон резко выпрямился. Его внутренности ожили и забурлили. Он до крови прикусил губу.