В Лондоне, как и прежде, я разместил свое бюро в Карлтон-гарденс, а сам жил в отеле «Коннот». С большим удовольствием я встретился с Чарльзом Пиком, которого Форин офис прикомандировал к нам для связи. Этот дипломат, ставший моим другом, пришел ко мне 5 июня сообщить программу радиопередачи, которая должна была состояться на следующий день утром. Сначала, согласно расписанию, выступят с обращением к своим народам главы государств Западной Европы: норвежский король, голландская королева, великая герцогиня Люксембургская, премьер-министр Бельгии. Затем зачитает свою прокламацию Эйзенхауэр. Под конец выступлю я с воззванием к Франции. Я сказал Чарльзу Пику, что этот спектакль состоится без моего участия. Если я выступаю с речью после главнокомандующего, может показаться, что я одобряю его прокламацию, между тем как я с ней в корне не согласен; к тому же я займу тут место, совсем для меня не подобающее. Если я выступлю по радио, то только отдельно, в другой час, а не в хвосте вереницы ораторов.

В два часа ночи ко мне явился Вьено. Он только что вернулся от Черчилля, который вызывал его для того, чтобы накричать на него, изливая свой гнев против меня. Вслед за Вьено пришел Пик. Я ему заявил, что ораторский конвейер, который пустят в ход нынче утром, обойдется и без меня. Зато я хочу иметь возможность выступить по Би-Би-Си вечером.

После некоторых тайных столкновений, происшедших за кулисами, лондонское радио действительно предоставили в мое распоряжение на тех условиях, которые я поставил. Я выступил отдельно, в шесть часов вечера, и с глубоким волнением сказал французам: «Началась решительная битва… Битва во Франции, конечно, будет битвой за Францию!.. Для сынов Франции, где бы они ни были и кто бы они ни были, простой и священный долг — разить врага всеми средствами, какими они располагают. Выполняйте в точности приказы французского правительства и руководителей, коих оно уполномочило давать распоряжения. Из-за туч, набухших нашей кровью и слезами, уже проглянуло солнце нашего величия!»

Несколько дней я провел в Англии. Вести о боях приходили хорошие. Высадка удалась. Вокруг Байё было теперь предмостное укрепление. Как и предусматривалось, у побережья оборудованы искусственные порты. В операции принимают участие французские вооруженные силы — корабли, эскадрильи самолетов, особые отряды, парашютисты, — и в отношении их всех поступают превосходные донесения от Аржанлье, Валлена, Лежантийома. Леклерк и его дивизия ждут в полном порядке, хоть и с нетерпением, момента, когда им можно будет высадиться в Нормандии. У наших служб, особенно у интендантской, которой с далеких теперь дней «Свободной Франции» руководит интендант Менги, работы по горло; интендантство занято снабжением наших войск — в Англии еще никогда не бывало столь многочисленных французских контингентов; подготовляется также всякая помощь освобожденным территориям. И, наконец, Кёниг докладывает мне о действиях наших внутренних сил, которые по его указанию или по собственному почину во многих районах вступили в бой с врагом. Они не дают покоя нескольким крупным немецким частям позади фронта. Кроме того, повсюду проводятся предусмотренные нашими планами разрушения. Правда, немцы впервые использовали против Лондона свои ФАУ-I. Но как ни тяжелы эти бомбардировки, они уже не могут изменить ход сражения.

Однако, если стратегически горизонт кажется светлым, небо дипломатии лишь медленно очищается от туч. Иден пытается их разогнать. Он взял на себя лично — вероятно, по согласованию с английским кабинетом — переговоры о сотрудничестве во Франции, которые до сих пор вел Черчилль. 8 июня Иден в обществе Даффа Купера и Пьера Вьено пришел ко мне пообедать и побеседовать, он настаивал на том, чтобы французское правительство отказалось от своего решения, послало бы Массигли в Лондон и подписало франко-английское соглашение. «Если мы с вами договоримся, — сказал мне Иден, — американцы не смогут оставаться на какой-нибудь сепаратной позиции. Когда вы поедете в Вашингтон, я тоже туда поеду, и Рузвельту придется подписаться под тем, что мы с вами примем». Иден подкрепил свое предложение письмом, адресовав его Вьено. Но мы, французы, держались стойко. Я еще и еще раз ответил англичанам, что в Лондон я прибыл не для того, чтобы вести переговоры. Алжирское правительство, мнение которого я запросил, со мною согласно. Итак, Массигли остается на месте. Вьено отвечает Идену, что, если английский кабинет желает вступить в переговоры по поводу нашего меморандума 1943, он, Вьено, в качестве посла может получать и передавать необходимые сообщения.

В то же время мы не упускали случая подчеркнуть нелепость такого положения, в котором окажутся союзные армии, не имея организованной связи с французской властью и французскими должностными лицами, и мы во всеуслышание заявляли, что не признаем отпечатанных за границей денег, которые союзники собираются распространять во Франции. 10 июня я дал одному информационному агентству короткое интервью, в котором уточнил свой взгляд на положение вещей. Кроме того, я решил, что наши офицеры административной связи, за исключением нескольких информаторов, не будут сопровождать американские и английские штабы, ибо мы не намерены содействовать узурпации. Разумеется, что во враждебно настроенной части американской прессы поднялся вой. Но другая ее часть и большинство английских газет порицали упрямство Рузвельта. В этот момент единодушно и энергично выступили те люди, которые и в печати и по радио всегда поддерживали нас силою своего таланта. В Соединенных Штатах встали на нашу защиту Уолтер Липпман, Эдгар Маурер, Доротти Томпсон, Джеф Парсонс, Эрик Хаукинс, Элен Киркпатрик, Мак Уэйн, Чарльз Коллингвуд, Соня Тамара и другие; в Англии Гарольд Никольсон, Гарольд Кинг, Бурден, Гларнер, Дерси Силли и многие другие. Все они заявили, что шутки пора бросить.

Такого же мнения держались и правительства, нашедшие убежище в Англии. Освобождение казалось уже недалеким, и они отбрасывали теперь психологию изгнанников. Всех тревожила бесцеремонность, с которой великие державы стремились хозяйничать в их странах и решать судьбу Европы в отсутствие заинтересованных правительств. Мне случалось беседовать с норвежским королем, с голландской королевой, с великой герцогиней Люксембургской и их министрами, обедать с Пьерло, Спааком, Гугтом и их коллегами из бельгийского правительства, обмениваться визитами с президентами Бенешем и Рачкевичем, и я видел, что все они довольны отказом Франции подчиниться намерениям англосаксов присвоить себе чужие права. Между 8 и 20 июня Чехословакия, Польша, Бельгия, Люксембург, Югославия и Норвегия официально признали Временное правительство Французской республики вопреки настойчивым демаршам Америки и Англии, добивавшихся, чтобы они воздержались от признания. Только Голландия заняла выжидательную позицию, полагая, что уступив в этом вопросе желаниям Вашингтона, она получит от него более щедрую компенсацию в Индонезии.

Почти полное единодушие, проявленное в отношении нас европейскими государствами, несомненно, произвело впечатление на Америку и на Англию. Но окончательно рассеяли мрак сомнений настроения французов, проявившиеся на маленьком клочке французской земли, только что освобожденной в боях.

В самом деле, 13 июня я отправился туда, желая посетить предмостное укрепление. Я уже несколько дней был готов к выезду. Но союзники не спешили предоставить мне такую возможность. Еще накануне, когда я был на обеде в Форин офис в окружении английских министров и когда меня поздравили с тем, что я скоро вступлю на землю своей родины, Идену было вручено за столом письмо Черчилля, в котором он снова возражал против моей поездки. Но посоветовавшись со своими коллегами, сидевшими вокруг него, и, в частности, с Клементом Эттли, Иден сообщил мне, что весь кабинет решил подтвердить распоряжения, сделанные английской стороной. Итак, славный контрминоносец «Комбатант», которым командует капитан 3-го ранга Пату, уже успевший отличиться при операциях высадки, подходит, как было предусмотрено, к Портсмуту и принимает меня на борт. Я беру с собою Вьево, д’Аржанлье, Бетуара, Палевского, Бийотта, Куле, Шевинье, Курселя, Буаламбера, Тейсо. Утром 14 июня мы бросаем якоря как можно ближе к французскому берегу и наконец вступаем на сушу — на границе между коммунами Курсёль и Сент-Мер-Эглиз, пройдя среди солдат канадского полка, который высаживался в этот момент.