Его результат не положил конец спорам. У каждого из нас, включая ученых, есть персональные списки объектов, которые мы считаем живыми либо неживыми. Если кто-либо выдвигает новое определение, мы сверяемся со списками, чтобы увидеть, где в этом случае проходит граница. Ряд ученых рассмотрел вычищенное определение Трифонова и не одобрил расположение границы. «Компьютерный вирус осуществляет самовоспроизводство с изменчивостью. Он не живой»[390], – заявил биохимик Уве Майерхенрих.

Некоторые философы предлагают более тщательно обдумать, как именно мы придаем значение словам типа «жизнь». Начинать следует не с определений, а с размышлений о вещах, которым мы пытаемся дать определение. Пусть они говорят сами за себя.

Эти философы следуют традиции Людвига Витгенштейна[391]. В 1940-е гг. Витгенштейн указал, что обыденные разговоры изобилуют понятиями, которым очень трудно дать определение. Как бы вы, например, ответили на вопрос, что такое игра?

Если вы попытаетесь в качестве ответа привести список необходимых и достаточных для нее требований, у вас ничего не получится. В некоторых играх есть победители и проигравшие, а в других состязательность отсутствует. В одних играх используются жетоны, еще в каких-то – карты, в третьих же вообще кегельные шары. В ряде игр игрокам платят за участие. В других – они сами за него платят и порой даже оказываются в долгах.

Однако, при всей этой путанице, нас нисколько не напрягают разговоры об играх. В магазинах игрушек продается множество игр, но никто не видел, чтобы дети разглядывали их в недоумении. Игры не загадка, утверждал Витгенштейн, потому что их объединяет некое родовое сходство. «Глядя на них, вы не увидите признака, общего для всех, – писал он, – но увидите сходство, связи и к тому же во множестве».

Группа философов и ученых из Лундского университета в Швеции задумалась: может быть, на вопрос, что такое жизнь, лучше всего отвечать подобно тому, как Витгенштейн отвечал на вопрос, что такое игра? Возможно, вместо того, чтобы составлять жесткий список необходимых признаков, стоит отыскивать черты базового сходства, естественным путем объединяющие предметы в категорию, которую мы называем «жизнь».

С этой целью в 2019 г. шведские исследователи начали опрашивать ученых из естественно-научной и других сфер. Был составлен список объектов, куда входили люди, куры, моллинезии-амазонки, бактерии, вирусы, снежинки и т. п. Напротив каждого пункта лундский коллектив указал ряд понятий, которыми обычно описывается живое, такие как упорядоченность, ДНК и метаболизм.

Участники опроса отмечали понятия, которые, по их мнению, были применимы к объектам по списку. Например, снежинкам присуща упорядоченность, но не метаболизм. У человеческого эритроцита есть метаболизм, но нет ДНК.

Для оценки результатов и классификации объектов по фамильным сходствам шведская группа применила статистический метод, называемый кластерным анализом. Мы, люди, попали в одну группу с курами, мышами и лягушками, т. е. к животным, обладающим мозгом. Моллинезии-амазонки тоже обладают мозгом, однако при кластерном анализе они оказались в особой группе, хотя и близкой к нашей. Так как эти рыбки не размножаются самостоятельно, они немного в стороне. Еще дальше ученые выявили кластер, включавший организмы без мозга, такие как растения и свободноживущие бактерии. В третью группу попал кластер эритроцитов и других клеткоподобных объектов, неспособных жить самостоятельно.

Дальше всего от нас оказались объекты, которые обычно не относят к живым. В один такой кластер вошли вирусы и прионы (деформированные белки, способные заставлять другие белки принимать их форму). В другой – снежинки, кристаллы глинистых минералов и другие объекты, неспособные воспроизводиться так, как живые.

Лундские исследователи обнаружили, что объекты достаточно легко поделить на живые и неживые, не увязая в споре о точном определении жизни. Они предполагают, что живым можно назвать объект, который обладает рядом признаков, ассоциирующихся с жизнью. Он не обязан обладать всеми этими признаками; необязательно даже, чтобы у всех живых существ был один и тот же их набор. Достаточно определенного сходства.

_______

Куда более радикальный подход избрала философ Кэрол Клиланд. По ее мнению, нет смысла искать определение жизни или даже просто удобный его заменитель. Она полагает, что это в действительности вредит науке, так как мешает нам достичь более глубокого понимания, что значит быть живым. Клиланд питает столь сильное презрение к определениям, что некоторых из ее собратьев-философов это встревожило. Келли Смит назвал подобные идеи опасными.

Клиланд не сразу стала мятежницей. Поступив в Калифорнийский университет в Санта-Барбаре, она начала с изучения физики. «В лаборатории я была криворукой, мне ни один опыт не удавался», – говорила она позже в интервью. С физики Клиланд переключилась на геологию, и, хотя ей нравилось бывать в глуши с экспедициями, ей было некомфортно чувствовать себя редкой женщиной среди мужского засилья в этой области науки. На третьем курсе Кэрол открыла для себя философию и вскоре увлеклась фундаментальными вопросами логики. Окончив учебу и год проработав программистом, она пришла в Университет Брауна защищать диссертацию по философии.

В аспирантуре Клиланд размышляла о пространстве и времени[392], причинах и следствиях. Вот образец ее рассуждений того периода:

Окончив аспирантуру, Клиланд переключилась на темы, более подходящие для застольной беседы в гостях. Некоторое время она проработала в Стэнфордском университете, занимаясь логикой компьютерных программ[393]. Потом стала доцентом в Колорадском университете, где и продолжила работать.

В Боулдере[394] Клиланд обратила внимание на природу самой науки. Она размышляла, почему в одних науках, вроде физики, ставятся эксперименты и их можно повторять и повторять, а в других, например в геологии, экспериментов нет, ведь нельзя воспроизвести миллионы лет истории. Как раз когда Клиланд пыталась осмыслить эту разницу, она и услышала о марсианском камне из Антарктиды, который сам по себе представлял философскую головоломку.