— А как же быть с душой, владыка?

— С душой? На всё своя цена и мера. Кто за алтын отдаст, кто за сундук с добром, а кто за лобызание с чужой женой простится.

— Но почему вдруг на меня сей выбор пал?

— На то было видение мне!

— Но ты слепой, владыкаа!!! Как же ты видение видел? — стал заикаться и крутить головой поводырь, словно хотел тоже увидеть видение колдуна.

— А ты глупец, вот потому и поводырь. У меня другое зрение. — Голос колдуна стал дружелюбным. — Я вижу грядущее… Через видения ко мне приходит бог подземный!

Колдун остановился и, сняв посох с плеча поводыря, опёрся, со свистом втянул в себя воздух.

— Его я вижу на закате солнца…

— Какой он, Владыка? Зверь? Или человек, как мы?

— Как разогретая смола, бестелесный… И настанет день, когда зальёт эта смола всю землю. Лишь только избранным дано увидеть! И говорить с ним будут тоже избранные. Но не узрев его, весь мир поклонится ему! Потому что в человеке всегда преобладала страсть, а ОН есть страсть, но она не станет греховной, как считается сейчас!

Колдун уже не обращался к поводырю, а размышлял про себя, устремив невидящий взгляд туда, откуда всходило солнце. Он верил, что вся земля станет Содомом и Гоморрой и человек станет делать то, что он хочет, не придерживаясь нынешних заповедей, тех, что нужно выполнять, чтобы жить на этой земле. Человек, захотевший стать богатым, будет богат, не утруждая себя обильным потом, всегда в услужение найдёт себе рабов из людей слабых и трусливых. А человек, принявший на себя хоть раз рабство, навсегда остаётся в нём. А с рабами, с ними никто и никогда не будет разговаривать, у них вырвут языки, чтобы никогда, кроме мычания, не произносили слово. И от рабов будут рождаться рабы, и через сто лет они забудут человеческое начало, уподобятся скоту, которым будут управлять только они!

Один лишь род Невзора отверг рабство, потому как этот род себя считает внуками, а не рабами своего бога. И поэтому дал им их Дед Небесный силу и тайну напитка да спрятал и от Братства, и от нового Бога Руси — Христа. И ему, избранному грозным ангелом, нужно отыскать и вернуть этот непокорённый род из небытия, сделать рабами нового бога или своими, а то и совсем извести.

— И тогда на земле наступит царство теней и тьмы, — вслух проскрипел колдун. — На земле должны все кому-то служить! А рабы и слуги безголосы…

— Как безголосы?

— Им вырвут языки, чтоб смуту не несли.

— А как же я? — подал голос поводырь. — Ведь ты сказал, что я твой слуга, а значит, раб? — дрожа, вставил слово поводырь. — Со мной-то как? Я не хочу лишиться языка.

— Ты служишь грозному ангелу, ты поводырь, а значит, тоже будешь когда-то бессмертным. Таких, как ты, много на Руси, — большинство… Только большинством всегда управляют избранные, потому как не может большинство жить своим умом, им нужен проповедник и пастух. Они думают, что идут сами, только всегда среди этого большинства находится голос, который их направляет. И это голос избранного…

— А кто он, избранный?

— Учитель, владеющий и словом, и умами. Тот, что без принужденья волю вложит любому из толпы.

— Так это ты, владыка! Хотя и слеп, а заставляешь делать, что сам захочешь, не обещая ничего, и без кнута…

— Не стой столбом! — выпрямился колдун и снова положил посох на плечо поводыря. — Веди же в монастырь, там можно быть неуязвимым под святым началом. И будут там не жалить, а жалеть убогих. Убогий с виду страха не несёт…

— А вдруг заставят крест надеть да в веру обратят? — не унимался поводырь, испытывая страх и перед колдуном, и перед монастырём. Он помнил, как совсем ещё недавно гонялись княжеские всадники за людьми в белых одеждах. И в дружине княжьей были монастырские люди с большими медными крестами на животе, и его тоже заставили целовать тот крест. А как целовать не будешь, коли руки подающего сей крест по локоть в засохшей крови? И кровь на мечах княжьих людей видел, и след от ускакавшей дружины дымом от пожаров затянуло. Далеко, насколько глаз хватало.

— Крест, говоришь? Так это древний знак огня. А нам чего бояться, коль наш владыка правит подземным огнём? Веди! Мне ведом путь, а также помыслы твои. Так что не смей лукавить! Иначе изведу: засохнешь, и смерть во избавленье не придёт.

— Ты видел смерть, владыка?

— Совокупился с ней по воле Судислава, но, вопреки же страху, испытал блаженство, которого и быть не может на земле. А чтобы в памяти черты её не затерялись, она печать мне наложила на чело. Вот с того времени и слеп.

— Повиниться хочу, владыка! Крест целовал…

— Мало ли кто крест целует да о греховном думает? Веди…

На третий день пути перед поводырём преградой встала широкая река. Ветер поднимал волну, крутил белые барашки. Проводник поискал лодку, не найдя ничего, опустился на камни рядом со слепым колдуном.

— Видишь ли башню? — проговорил колдун. — Там выход в три бойницы?

— Нет никакой башни, и монастыря там нет… Там лес и горы.

— Ты слеп, хотя и лицезришь просторы, но видеть запредельное не в силах.

— Да нет же там обители, владыка! Мы, может, не туда ушли?

— В сомнениях черту не переступишь. Закрой глаза и зри же тайну!

На противоположной стороне, за глухой острожной стеной, поводырь увидел монастырь. Словно из тумана выплыла угловая рубленая башня, глядела суровыми узкими бойницами на реку.

— Я вижу, владыка!

— Так разожги костёр — нам нужно перебраться.

Поводырь непонимающе, как и прежде, снова посмотрел на слепого и стал разводить огонь. Вспыхнул трут, и слабенькое красноватое пламя перебралось на смолёвые ветви. Вскоре огонь запылал, потянуло жаром и смолой. Поводырь увидел, как туман, перемешиваясь с дымом, поплыл над рекой, и, скрываясь в дымке, к берегу невидимой подчалила лодка. Он сначала услышал, как она заскребла днищем по каменистому дну, и только потом увидел нос лодки с вырезанной головой животного. Отшатнулся в испуге: в лодке сидел слепой гребец, такой же, как и его владыка.

— Кто этот перевозчик, владыка? Я понял… Ты привел меня к последней реке? Но я же жив!

— Не я, а ты привел… Теперь переступи черту, оставь на берегу сомнения. Там не судилище — там для тебя познанье тайны… Но только знай, — голос владыки стал вдруг тоскливым, — когда-то ты устанешь жить.

Поводырь шагнул в качающуюся лодку и ухватился за борта. Колдун сел впереди и махнул слепому гребцу:

— Пора!

— Пора, владыка… — взмахнул веслом перевозчик. — Садится солнце, надо бы успеть и к тризне… В обители лишь твои слуги. Святая братия же, испив вина, в скудельницах почила навсегда.

— Я вижу, ждал меня. Теперь обучишь поводыря письму.

— Нет, не смогу, владыка! Я так же слеп, как ты… Заметили подлог в святом писании и глаз лишили. Но есть в обители другой писец, он пишет кровью иеромонаха — его оставили в живых. Быть может, он обучит?