ноги и прошлась по комнате. Она, казалось, не видела, где находится философ, и пыталась поймать его руками, как тогда, в чулане.

Однако ж тотчас прокричал петух, и, почесавшись, эльфийская принцесса вернулась в гроб, а Малыш, дрожа, закончил чтение.

Он проспал до обеда, а потом вытащил свою любимую трубку и пошёл в столовую для прислуги. Там он курил, лёжа на диване, и даже получил скалкой по спине, когда хотел проверить, исправна ли ткань шерстяной юбки у одной украинской молодки, жившей в доме олигарха фон Бока без паспорта и регистрации.

После он принялся пить с охранником, свободным от смены. Охранник выпил много и забормотал Малышу в ухо, что и не диво, что ему многое не виделось, поскольку не знаешь и десятой доли того, что знает душа. «Знаешь ли, ― говорил он, ― что хозяйка наша была антихрист? А антихрист имеет власть вызывать душу каждого человека; а душа гуляет по своей воле, когда заснет он, и летает вместе с архангелами около Божией светлицы».

Пришёл и другой охранник и рассказал поучительную историю, что шофёр фон Бока потерял голову от его дочери, да возил её на себе весь день, а потом иссохся, как щетка, да и сгорел в золу. Ему тут же возразили, что не сам он сгорел, а облили его бензином и сожгли в лесополосе охранники олигарха, и уж кто-кто, а он об этом-то должен знать.

Одна из поварих поведала печальную повесть о своих престарелых родителях, к которым с того света являлась кошечка, сообщая точные даты смерти и отца её, и матери…

Малышу стали скучны этакие басни и побасёнки, он поспал ещё и проснулся, только когда его начали трясти за плечо. Нужно было снова идти читать книгу над гробом молодой фрекен Бок, так не вовремя почившей.

На вторую ночь Малыш начертил вокруг пюпитра Мелком Судьбы кривоватый эллипс и надписал несколько слов из записной книжки вроде «Эргладор-Гладриэль», а потом спокойно, хоть и скороговоркой, не поднимая глаз, продолжал читать Великую Книгу. Бесовские герои уж давно плыли по горной реке, а меч и туника лежали на песке (тут Малыш опять поднял глаза и увидел, что труп в эльфийских одеждах из нейлона стоит перед ним на роковой черте). Уж вперила беспокойница в него мёртвые, позеленевшие глаза с потёками готической туши и страшно стучала зубами.

Фрекен Бок заметно сдала за сутки, и Малыш увидел, что мёртвая девушка не там ловила его, где он стоял, а совсем в ином месте. Видать, она не могла видеть Малыша ― и тогда начала глухо ворчать и, ворочая мёртвыми губами, принялась произносить гадкие слова. Хрипели и скрежетали они, как миргородская пилорама, и на всякий философский «Эргладор» находился у неё «Расвумчор», а на всякую «Гладриэль» обнаруживался «Миэль».

Ветер пошёл от этих слов, забились странные существа крыльями в пластиковые окна, зацарапал кто-то по железу подоконника, но тут вновь закричал петух, и всё стихло.

Пришедши снова в столовую, он высосал добрую бутылку вискаря и на все вопросы отвечал только:

― Много на свете всякой дряни случается. Шит, как известно, хепенд. А страхи такие случаются ― ну… ― при этом Малыш только махал рукою.

В этот момент проходила вчерашняя девка ― и вдруг вскричала, глядя на Малыша:

― Ай-ай-ай! Да что это с тобою? Ты ведь поседел совсем!

― Да она правду говорит! ― сказал охранник, всматриваясь в Малыша пристально.

Ужаснулся философ и понял, что Кроули с Фрэзером ― это одно, а вот своя жизнь дороже. Пошёл он к господину фон Боку и стал проситься на волю, но так посмотрел фон Бок на студента, что, будто галушкой, поперхнулся Малыш своими словами.

День уже погрузился в тёмный чулан, и страшная работа в третий раз ждала Малыша.

Он тайком перекрестился и почувствовал будто, что христианской веры в нём прибавилось. Но делать нечего ― принялся он читать бесовскую английскую книгу.

Свечи трепетали, струили свои аптекарские ароматы, и, казалось, самые пальцы Малыша уже пахнут ладаном. До поры до времени в ресницах молодой фрекен Бок спала печаль, но Малыш чувствовал, что это спокойствие временное.

И вот с треском лопнула железная крышка гроба, и поднялся мертвец. Еще страшнее был он, чем в первый раз. Зубы его страшно ударялись ряд о ряд, в судорогах задергались его губы, и, дико взвизгивая, понеслись заклинания. Вихорь поднялся по комнате, упал портрет Профессора со стены, полетели сверху вниз разбитые стекла окошек.

Снова мёртвая девушка забормотала свои заклинания, и верно ― вызвала множество страшных существ. Впрочем, первым явился сам господин фон Бок. Был он призрачен, просвечивали сквозь него детали меблировки.

― Покайся, отец! ― грозила ему дочь. ― Не страшно ли, что после каждого убийства твоего мертвецы поднимаются из могил?

― Ты опять за старое! ― грозно прервала её душа олигарха. ― Я поставлю на своем, я заставлю сделать, что мне хочется.

― О, ты чудовище, а не отец мой! ― простонала фрекен Бок. ― Нет, не будет по-твоему! Правда, ты взял нечистыми чарами твоими мирскую власть; но один только Японский Бог помог бы тебе удержать народное богатство в руках. Отец, близок Верховный суд! Если б ты и не отец мой был, и тогда бы не заставил меня изменить моей эльфийской вере. Если б и была моя вера дурна, и тогда бы не изменила ему, потому что Профессор не любит клятвопреступных и неверных душ.

Махнула мёртвая девушка рукой, и упал отец её на колени, схватился за горло и повалился на бок. Долго боролся он с невидимой удавкой, силясь сорвать её с шеи. Наконец было сорвал ― взмахнул рукой, но захрипел и вытянулся ― и совершилось страшное дело: безумная дочь убила отца своего.

Холодный пот заструился по спине Малыша, но не прервал он чтения. Гулко звучали его слова во всём, казалось, пустом доме, но слова беспокойницы были ещё пронзительнее. Невольно вслушиваясь в них, он понял, что придёт Летучий Гном, повелитель всех гномов, Летучий Эльф, повелитель всех эльфов, Летучий Орк, повелитель всех орков, и, указав путь, отомстит за поругание волшебных народов и все унижения их земных пророков.

И правда, двери сорвались с петель, и несметная сила чудовищ влетела в залу. Выступили из стен вонючие орки, влетели сквозь запертые окна эльфы, полезли сквозь ламинатный пол гномы. Страшный шум от крыл и от царапанья когтей наполнил воздух. Всё летало и носилось, ища