Теперь Кливдон подался вперед и слушал очень внимательно. Части головоломки начинали складываться. Ее грамотная речь, безупречный французский, аристократические манеры… Но она говорила, что англичанка… что ж, вероятно, это была ложь.

— Я знал, что ты не та, за кого себя выдаешь, — сказал он. — Слуги предположили. А слуги в таких вопросах редко ошибаются.

— О, мы можем принимать любой облик, — отмахнулась Марселина. — Такими уж мы уродились. Семья никогда не забывала о своих аристократических корнях. Но и не отказывалась от экстравагантной жизни. Мои предки по отцовской линии были опытными соблазнителями и использовали свои таланты для поиска богатых жен. Мужчины имели большой успех у высокородных англичанок.

— А женщины?

Их взгляды встретились, и Марселина не отвела глаза.

— Женщины тоже. Но я никогда не старалась найти себе супруга. Я лгала и обманывала, но все это делалось ради единственной цели, о которой я рассказала тебе при знакомстве.

— Я знаю, что ты мошенничала с картами, — напомнил Кливдон.

— Я не мошенничала, когда мы играли в двадцать одно, — спокойно проговорила она. — Просто я играла так, словно от этого зависела моя жизнь. Члены моей семьи нередко оказывались в ситуации, когда на кон ставилась жизнь. Я подделала подписи на паспортах, чтобы как можно скорее уехать из Франции. Нам уже приходилось неожиданно покидать страну. И сестры, и я были обучены этому искусству, и мы учились с большим усердием — ведь никогда не знаешь, когда понадобится это умение применить. Но мы получили и нормальное образование. Нас учили хорошим манерам, математике и географии. Но, главное, мы, Нуаро, были аристократами, и это было наше самое ценное умение. Мы умели безукоризненно вести себя, как истинные леди и джентльмены. Ты же понимаешь, как это полезно — перед нами открывались все двери.

— Конечно, намного легче соблазнить английскую аристократку, если говоришь и ведешь себя не как торговец мануфактурой, — сказал герцог. — Но ведь ты вышла замуж за дальнего кузена. Ты открыла собственный магазин. Значит, ты не пошла по стопам предков.

Марселина резко встала и снова отошла к окну. Кливдон услышал шорох юбок. Он тоже встал, правда, чувствовал себя на ногах не слишком уверенно — последствия вчерашней драки и попойки давали о себе знать.

Она подошла к столу и взяла его заметки.

— У тебя ужасный почерк, — сказала она, опять положила бумаги на стол и повернулась к герцогу. — Я еще не рассказала тебе о своей матери.

— Она была английской аристократкой? Или кем-то еще?

У Марселины вырвался нервный смешок.

— И тем и другим.

Она снова села на стул и понурилась. Кливдон тоже сел. У него появилось дурное предчувствие. Что-то надвигалось — нехорошее… неприятное… В этом не могло быть сомнений. То, что Нуаро собиралась рассказать, не могло быть хорошим, иначе она не чувствовала бы себя так неловко. И это Нуаро, которая никогда не испытывает неловкости, овладевая любой ситуацией.

У него с мозгами, наверное, все же не все в порядке. Женщина только что призналась ему в подделке документов, рассказала, что является представительницей семейства французских преступников голубой крови. А он сидит и спокойно слушает.

— Мою мать звали Кэтрин Делюси, — наконец проговорила она.

Кливдон знал это имя, но ему потребовалось время, чтобы припомнить детали. Точно. Голубая кровь.

— Глаза Люси, — медленно проговорил он. — Удивительные голубые глаза. У мисс Софии такие же. И у мисс Леони. Их невозможно забыть. Делюси — семейство графа Мэндевила.

Марселина покраснела, потом стала бледной как полотно. Ее руки, лежащие на коленях, сжались в кулаки.

И герцог вспомнил. Был какой-то старый скандал с одним из сыновей лорда Харгейта. Не с тем, который разнимал их вчера, а с другим. Но каким? Этого он не помнил. Голова отчаянно болела. Мозги отказывались работать.

Она сказала:

— Не те Делюси. Не хорошие люди, имеющие собственность под Бристолем. Моя мать была из других.

Кливдон слушал ее очень внимательно, и она видела в его глазах надежду и неуверенность.

А потом до него дошла правда. Мужчина замер и отвел глаза.

Софи и Леони говорили ей, что ему не надо это знать. Сказав ему правду, она повредит только себе. А с чего это ей вздумалось примеривать одежды мученицы?

Но сестры не знали, что это значит — любить мужчину. Он открыл ей свое сердце, предложил луну и звезды, ничего о ней не зная. А ей в тот момент не хватило смелости дать ему то, на что он мог рассчитывать по справедливости — правду.

Поэтому Марселина снова и снова напоминала ему о своем ремесле, о том, что она должна зарабатывать себе на жизнь. Но прямо сказать ему, кто она на самом деле, увидеть, как меняется его лицо… Боже, эту боль невозможно вынести.

Она увидела это сейчас и поняла, что боль даже сильнее, чем она могла себе представить. Но худшее уже позади. Она выживет.

Дальше она говорила торопливо, желая как можно скорее покончить со своей скорбной историей.

— В жилах моей матери текла голубая кровь, но она отличалась от всех прочих английских жен Нуаро. У нее не было денег. И мать, и отец решились на этот брак ради состояний, которых не существовало. Это выяснилось только в первую брачную ночь. Когда тайное стало явным, молодожены посчитали случившееся большой шуткой судьбы. Потом они стали вести кочевую жизнь — от обмана до обмана. Они брали деньги в долг в одном месте и среди ночи исчезали, перебираясь в другое. Мы, дети, были для них обузой. Поэтому они то и дело оставляли нас то с одной родственницей, то с другой. Когда мне было девять лет, нас оставили у женщины, которая вышла замуж за одного из кузенов отца. Она была парижской портнихой. Она научила нас ремеслу и позаботилась об образовании. Мы были привлекательными девочками, и кузина Эмма посчитала необходимым обучить нас изысканным манерам. Это было необходимо для бизнеса. Ну и, конечно, прелестной девушке с хорошими манерами легче найти себе богатого мужа.

Марселина покосилась на герцога, чтобы оценить его реакцию, но мужчина упорно разглядывал ковер. Густые черные ресницы, казавшиеся еще темнее на фоне бледной кожи, закрывали глаза.

Впрочем, ей не надо было заглядывать ему в глаза, она и так знала, что в них увидит — глухую непроницаемую стену.

Чувство потери было таким сильным, что Марселина зажмурилась. Она так устала… Но, сглотнув подступивший к горлу комок, она продолжила исповедь:

— Я влюбилась в племянника кузины Эммы Чарлза. У него не было денег, и мне пришлось продолжать работать. Потом в Париж пришла холера. Все умерли. Нам пришлось закрыть магазин. Не то чтобы я хотела остаться. Я очень боялась заболеть. Ведь тогда некому будет позаботиться о моей дочери и сестрах. Мне казалось, что в Лондоне мы будем в большей безопасности. Но как туда добраться? Мы остались практически без средств. Но я стала ходить в игорные дома и играть в карты… Ты видел, как я выиграла в Париже. Так я обеспечила кусок хлеба и кров для своей семьи, когда мы впервые приехали в Лондон три года назад. Я открыла магазин на деньги, выигранные в карты.