— Он вас ненавидел.

— И любил. Такой он был человек. Август, как вы намерены поступить с вашей э-э… невестой?

— Я бы не хотел подвергать ее риску, связанному с моей работой.

— Вы ведь знаете, что у нашей разведки есть вопросы к ней?

— Сначала ответы на них получу я.

— И чего вы ждете?

— Я жду, когда мы окажемся в обстоятельствах, где она будет надолго оторвана от своих единомышленников. Такие обстоятельства я могу создать только на Саттанге.

— Вижу, вы не заблуждаетесь на ее счет.

— Нисколько.

— Но она далеко не главная.

— Я критично отношусь и к себе, и к своим возможностям. Сейчас я не в силах потянуть всю эту сеть так, чтобы выдернуть корни. Придется бороться с порослью.

Император удобно устроился в своем кресле.

— Мне нужно Эльдорадо с Вальдесом. Или не нужно вовсе.

— Вальдес обречен.

— И что вы предлагаете?

— У меня нет возможности помочь ему. Я слыхал, у вас есть. Переправьте его на Землю. Это лучшее, что вы можете сделать для Эльдорадо.

— На Землю. Не в Пекин. Подозреваете?..

— Знаю наверняка. Но это тоже поросль.

— Имена назовете?

— Нет. Для этого я и хотел оставить вам Анну. И Деллу.

— И вы еще упрекаете меня в бессердечии? Делла поедет с вами.

— Тогда вы ничего не добьетесь от Анны. Если, конечно, не станете ее допрашивать.

— Не стану. Вы же сказали. Тогда и я не спешу. Ее допросите вы.

— У Деллы маленький сын.

— Я бы хотел, чтобы он погостил в Пекине. Пусть Делла за ним вернется. Я бы хотел увидеть ее среди гостей на моей свадьбе.

— Чип ведь у Сони?

— Да, — спокойно согласился император. — Это ее приданое. Я должен ввести код, который откроет завещание ее родителей. Я получу чип, а она станет богатой наследницей.

— Ваш отец не был таким уж чудовищем.

— Ну что вы. Он был самым настоящим чудовищем. Затеять такую сложную интригу, и только ради того, чтобы проверить способности своего наследника… Это что-то запредельное даже для Поднебесной. Поверьте, Август, мне жаль, что пришлось втянуть вас. Но я играю в чужую игру по чужим правилам. Как и вы.

— И что будет, если вы отступитесь?

— Я думал об этом. Ничего. Десять лет мы все еще проживем как раньше. Затем нарыв лопнет. Останутся маленькая Земля и маленький Пекин. А между нами будет черная дыра. Между нами будут жить не совсем люди и совсем не люди. Те, кто выжил по другую сторону, — они изменились. И я не знаю, сохранилось ли в них что-то человеческое. Они родились так же, как и мы. На Земле, которая подрастала в своем уютном гнездышке. Но бессмертие даром не проходит.

— Вы верите в эту чушь?

— Нет. Хуже. Я знаю, какими злобными тварями могут быть самые обычные люди, если у них есть повод считать себя выше других.

— Но вы действительно считаете, что те люди подверглись трансформации.

— Ах, вы об этом. Да, считаю. Не вижу в том ничего невозможного с научной точки зрения. Не думаю, что человечеству нужно истинное бессмертие. Но ведь эта технология позволит решить множество других проблем. Наследственные и хронические заболевания, например. Сейчас мы тратим огромные суммы на медицину. На поддержание жизни в телах, которые по существу уже мертвы. Мы сможем отказаться от этого, не потеряв ни одной жизни. Разве это плохо? Я даже не говорю о том, что увеличение срока жизни всего на сто лет позволит нам превратить галактику в цветущий сад. Мы тратим слишком много времени на транспорт. Нам не хватает лет, чтобы освоить планету в течение жизни одного человека. Из-за этого люди, особенно вашей культуры, ставят перед собой лишь достижимые задачи. Они хотят увидеть результат своего труда. Дайте им еще сто лет — и они замахнутся на большее.

— И как обычно, эти лишние сто лет жизни первое тысячелетие будут предметом роскоши.

— Зависит от Деллы.

Маккинби приподнял брови.

— Я принял решение, — усмехнулся император. — Если мы получим эти знания, они достанутся ей. И пусть решает.

— Дорогой подарок.

— Могу себе позволить.

Маккинби оценил иронию и осведомленность китайца. Надо же было процитировать его собственные слова!

— Каждому из участников полагается выигрыш, — продолжал китаец. — Призы уже ждут победителей. И только для одного человека награды не предусмотрено. А между тем, без Деллы система не заработает.

— Человек-ключ?

— Именно. Вы все еще считаете, что я компрометирую ее?

— Она ведь похожа на вашу мать?

Император едва заметно шевельнулся, подавив желание отвести взгляд.

— Немного. Насколько вообще можно говорить о сходстве между китаянкой, хоть и нечистокровной, и европейкой.

— Вы вините себя в том, что случилось с вашей матерью?

— Нисколько. Думаю, повернись река вспять, и моя мать, даже зная последствия, все равно погибла бы.

— Но она могла бы вылить яд.

— Тогда меня достали бы железом. А она… Знаете, почему я жив и даже унаследовал империю? Я никогда не бунтовал против отца. Потому что мать любила его. Он чудовище. Но она любила его. У него было много женщин. Они угождали ему ради выгоды или из страха. Моя мать считалась неблагонадежной. И отец случайно узнал о ней. Она была красива, но этого мало, чтобы привлечь внимание императора-параноика. Однажды я спросил ее — что заставило тебя уступить чудовищу? Ведь я в десять лет уже все понимал. Она ответила: я полюбила его с первого взгляда, я поняла, что нужна ему, что он без меня свалится в пучину своих пороков. Потом родился я. И мать гордилась не тем, что родила сына императору, нет. Она гордилась тем, что Будда благословил ее любовь и позволил принести сына любимому. Однажды, через год после ее смерти, я увидел, как мой отец, этот монстр, плачет. Плачет потому, что не сумел уберечь ее. Я спорил с отцом. Но я всегда помнил, что она любила его. И что он любил ее. Обращению с женщинами меня научила не мать — научил отец. Да, он был чудовищем. Но поглядите на меня — я его истинное творение.

— Вернемся к нашим баранам. Вам известно, какая информация содержится на чипе Сони?

— Нет. Я знаю, что там будущее империи. Но без конкретики.

— Надо полагать, что будущее необязательное. Иначе эту информацию не доверили бы столь ненадежному носителю.

Император позволил себе медленную, опасную улыбку.

— Вам приходилось сдавать экзамены? Вы ведь знали, что не умрете, если провалитесь. Будете жить хуже, чем могли бы, но и только. И я, и империя не погибнем, если я провалю этот экзамен.