— Мы вот тут подумали, хозяин… Ты ведь сам-то из Эмнета, понимаешь… Ну, говоришь, как мы, и все такое…

— Давай по делу…

— Мы вот все хотели попросить тебя… коли ты сам, значит, из наших… может, дашь хоть разок стрельнуть?

— Мы же все сами видели! — не выдержал другой. — Нас, знамо дело, такой говядинкой, как викингов, не потчуют, но налечь на лямку мы можем…

Шеф обвел пристальным взглядом возбужденные лица, изморенные недоеданием тела. А почему бы и нет, подумал он внезапно. Всегда исходишь из того, что главное в такой работе — это мышцы и собственный вес. Да ведь и без слаженности тоже не обойтись. И кто знает, не заменит ли дюжина худосочных англичан восемь гигантов викингов. В ратном деле такому не бывать. Зато эти бывшие рабы со всей прилежностью будут исполнять то, что им велено.

— Отлично, — сказал он. — Сделаем пять пробных попыток… А потом поглядим, сколько вы выбросите булыжников, пока я насчитаю пять двадцаток…

Англичане заулюлюкали, запрыгали от радости и стремглав припустили к машине.

— Обождите-ка. Мы с вами сейчас устроим проверку на скорость. Значит, так, правило первое: камни складывать кучно, чтобы больше чем на шаг от рычага не отходить. Запомните еще вот что…

Спустя час его новые подчиненные были отпущены с указанием разложить по местам части того, что отныне называли они «нашей машиной». А Шеф с задумчивым выражением прошествовал в шатер, разбитый Ингульфом и Хандом. Там сейчас лежали больные и раненые. Ханд вышел ему навстречу, отирая с рук пятна крови.

— Как они? — поинтересовался Шеф. Речь шла о жертвах его второго детища — катапульты с раскруткой, или вращательницы, как называли ее северяне, том самом гигантском арбалете, что подарил желанную смерть королю Элле.

— Живы. Один без трех пальцев остался. А мог бы и все предплечье потерять, да и руку, если на то пошло. Другому всю грудную клетку разворотило. Пришлось Ингульфу его разрезать, чтобы из легкого осколок вынуть. Но оно теперь быстро заживает. Я сейчас только понюхал его швы. В порядке, нагноений нет. Слушай, это уже второй случай за четыре дня. В чем там дело?

— Машина не виновата. Все эти норвежцы… Мощные ребята, силушку свою любят. До предела закрутят передачу — а потом один обязательно плюхнется на рычаг грудью, чтобы еще поворотик выгадать. Ну а пружина срывается — и кто-то обязательно калечится.

— Значит, тут не в машине дело, а в людях?

— Ну конечно. На самом деле люди мне нужны такие, чтобы делали ровно столько поворотов, сколько им сказано, и ни единым больше. И вообще бы слушались…

— Таких в лагере немного…

Шеф пристально посмотрел другу в глаза:

— Особенно тех, которые по-норвежски не знают.

Семена его мыслей упали на подготовленную почву.

Вскоре над лагерем сгустились зимние сумерки. Вечерами он сидел и работал при свете свечей над новой маппой — картой Англии, — Англии, какой она была на самом деле.

— Поесть, конечно, ничего не оставили? Только ржаную кашу?

Ни говоря ни слова, Ханд протянул ему миску.

* * *

Сигвард чувствовал себя не в своей тарелке. Жрецы Пути, святилище, увешанная рябиной ограда капища; тут же копье, воткнутое в землю, и разожженный костер. Мирянам снова велено было оставаться снаружи. В мутном полумраке под парусиновой крышей шатра виднелись очертания только шести жрецов в белых тогах. Их взгляды устремлены к нему, Сигварду, ярлу с Малых островов.

— Настала пора, Сигвард, — произнес Фарман, — нам наконец получить внятное разъяснение: почему ты так убежден, что именно ты отец Шефа?

— Так говорит он сам, — сказал Сигвард. — Да и все так думают. Да и мать его об этом говорит — она-то уж знает! Понятно, она могла его где-то нагулять, когда смылась от меня, — девка первый раз без присмотра осталась. Так что могла немножко порезвиться. — Оскалились желтые клыки. — Но я так не думаю… Она все-таки леди…

— Мне кажется, самое главное я знаю: ты похитил ее у мужа. Но одно я никак не могу взять в толк. Она от тебя улизнула — во всяком случае, так нам рассказали… Ты что же, всегда так беспечно обходишься со своими пленницами? Как ей удалось сбежать? И как она умудрилась вернуться назад к мужу?

Сигвард задумчиво почесал челюсть.

— Двадцать лет уж минуло. А история, правда, вышла забавная. Я ее и сейчас хорошо помню… Случилось это так. Мы возвращались из южного похода. Сходили мы так себе, и на обратном пути я решил: а что, если заглянуть в Уош и там порыскать… Дело обычное. Пристали к берегу — и вперед. И вышли на деревеньку эту, на Эмнет. Увели с собой столько народу, сколько сумели… И была среди них танова жена — имени ее сейчас не помню… Но вот саму ее я не забыл. Красавица была. Я решил ее для себя оставить. Мне тогда было тридцать, ей двадцать. А это как раз то, что требуется. У нее уже тогда был ребенок, стало быть — уже драная. Только вот сдается мне, с мужем у нее не все ладно было. Поначалу-то она, как волчица, когти распускала, но это дело обычное — мне к этому не привыкать… Они всегда так себя ведут, чтобы показать, что они не шлюхи. А когда до нее дошло, что выхода все равно другого нет, — тут уж она разошлась… Я там один фокус ей показал — так она, когда ее черед наставал, аж в воздух подскакивала, со мною вместе…

Торвин досадливо фыркнул. Фарман, одной рукой придерживая засушенный пенис жеребца, который являлся таким же атрибутом его культа, каким служил молот самому Торвину, взмахом руки заставил его не перебивать.

— Но ладью качает, так что особенно не нарадуешься… Мы немного прошли на север вдоль берега, и я стал присматривать какое-нибудь славное местечко — устроить там strandhugg. Разжечь костры, разогреться, нажарить говядины, выкатить пару бочонков пива, ну и поразвлечься напоследок. Чтобы ребята перед океаном зарядились хорошим настроением. Но наказал им, заметьте, быть начеку — хоть вокруг англичане, но все же… И, значит, углядел я такое местечко. Полоска песка, со всех сторон высоченные утесы. Через лощину туда протока вела. Я расставил там дюжину бойцов на всякий случай, чтобы девки пойманные не сделали ноги. И по человеку — на каждый склон утеса, раздал им горны, чтобы трубили, если покажется дружина, которую в погоню за нами послали. Утесы были крутые, и я им выдал еще по веревке — к кольям привязаться. Ну и если англичане бы за нас взялись, они бы тогда дули в горны, парни, которые у ручья стояли, бросились бы на подмогу, а сами горнисты по веревкам бы спустились. И потом, все ладьи — а у меня было тогда три штуки — мы, как коней, поставили на перевязь: нос укрепили на берегу, а с кормы сбросили якорь. Если б возник переполох, нам и нужно-то всего было, что всем запрыгнуть внутрь, ошвартовать носовую часть да сняться с кормового якоря. Но главное, что весь берег у меня за семью печатями был, как тайны монахини…

— Да уж ты знаешь, что говоришь, — пробурчал Торвин.

Сигвард опять осклабился от удовольствия.