– Ваше высочество, позвольте представить вам графа Акселя Ферсена.

Мария-Антуанетта подняла глаза и обомлела: перед ней стоял прекрасный юноша ее же возраста…

И вот сегодня в Опере она снова увидела его. Ферсен учтиво благодарил даму, с которой только что танцевал.

– Добрый вечер, – поздоровалась дама в белом домино, легко касаясь плеча Акселя. – Вы хорошо веселитесь?

Молодой швед, думая о приятном приключении, охотно ответил. Дама рассмеялась. Завязался галантный разговор. Испытывая все большее любопытство, граф гадал, кто же скрывается под белой маской. Юная незнакомка – о ее возрасте свидетельствовали легкие, воздушные движения – говорила высоким, звонким голосом с иностранным акцентом. Графу казалось, что он уже слышал прежде этот мелодичный голос…

Ферсен произнес еще несколько слов и как раз протянул даме руку, когда вдруг заметил сомкнувшееся вокруг них кольцо молодых людей – маски, казалось, смиренно ждали, пока белое домино наговорится. Дама кивком головы попрощалась и направилась… к королевской ложе. Один из спутников белого домино произнес: «Дорогая сестра», и Ферсен узнал его. Это был граф д'Артуа, младший сын короля, который везде сопровождал дофину.

Только тогда Ферсен понял, что говорил с Марией-Антуанеттой…

Рано утром в дневнике, который он вел с большой прилежностью, появилась запись, датированная «Воскресенье, 30 января»:

«На балу в Опере было полно народу. Супруга дофина, сам дофин, граф де Прованс и граф д'Артуа танцевали полчаса, не будучи узнанными. Супруга дофина удостоила меня длительной беседы…»

На следующий день, тридцать первого января, Ферсен был приглашен на бал в Версале, который традиционно устраивала дофина. Но пока он еще не подозревал, что вызвал у Марии-Антуанетты нежное чувство. Видимо, поэтому он ни словом не обмолвился о ней в своих дальнейших записках.

«В Версаль прибыл в 3 часа и оставался до 7.45», – вот что он соизволил доверить бумаге.

И все же, покидая Версаль, он увез с собой воспоминание о приятном голосе, изящном стане и огромных синих глазах, столь приветливо глядевших на него…

Оба еще не знали, что в их сердцах родилась любовь, которую им было суждено испытывать друг к другу всю жизнь.

Неосторожность дофины, заговорившей на балу в Опере с незнакомым мужчиной, стала притчей во языцех.

– Эта рыжая девчонка потеряла всякий стыд, – заявила мадам дю Барри своему венценосному любовнику. – Уже дошло до того, что на людях она пристает к мужчинам.

Людовик XV устало пожал плечами – ему страшно надоели вечные интриги мадам дю Барри. Однако Мария-Антуанетта в долгу не осталась.

– Дю Барри слишком много себе позволяет, – заметила дофина, прогуливаясь в Версальском парке. – Вот ведь старая сплетница! Никак не угомонится.

Ее слова, разумеется, тут же передали королевской фаворитке, и та из мести стала придумывать новую клевету, которая должна была привести к разводу Людовика-Августа с женой. Но дю Барри не повезло – на этот раз она опоздала.

Весной король опасно заболел и десятого мая после полудня скончался.

Толпа придворных тотчас же устремилась приветствовать нового государя и его супругу, которые в смятении выслушивали дифирамбы в свою честь.

Первый же документ, который подписал Людовик XVI, касался судьбы мадам дю Барри: ей запрещалось отныне появляться при дворе. Мария-Антуанетта вздохнула с облегчением – наконец-то она победила. Врагов, правда, у молодой женщины все равно хватало, однако же никто из них не мог предполагать, что после семи лет платонических отношений с супругой Людовик XVI влюбится в нее…

Мария-Антуанетта вела веселую жизнь, нисколько не скучая. Она кокетничала с кавалерами в Версале – и особенно у себя в Трианоне, дружила с принцессой де Ламбаль и герцогиней де Полиньяк, графиней Оссен, графом Водреем, герцогами Куани и Лозеном, а также графом Эстерхази – представителем старинного венгерского рода. Граф, хоть и родился от простой смертной – Филиппины де Ла Нугарэ на ее родине во французском Вигане, – любил доказывать, что его пращуром был сам Аттила. Не располагая состоянием, Эстерхази воспитывался в семье графа Беркени, который избрал для него карьеру военного. Со временем Эстерхази был представлен ко двору и стал одним из приближенных королевы, которая позаботилась о его дальнейшей судьбе. Она выбрала для него невесту очень богатую и значительно моложе его, а также сделала графа губернатором Рокруа и полковником гусарского полка. Спустя годы Эстерхази ответил королеве черной неблагодарностью: он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь той, которой был обязан буквально всем…

Но пока граф Эстерхази ни на шаг не отходил от своей покровительницы и пользовался ее полным доверием…

В это же время Мария-Антуанетта со свойственной ей неосторожностью стала дарить благосклонностью герцога де Куани, глубоко любившего ее. Они встречались по ночам в уединенных местах, но довольствовались лишь беседами на любовные темы. Вопреки всем слухам, королева оставалась девственницей.

И она еще долго сохраняла бы девственность, если бы Людовик XVI, влюбившись в жену, не решился наконец на операцию.

Дело в том, что природа плохо обошлась с наследником французского престола. Нет, нет, принц не был импотентом, просто небольшой дефект мешал ему по-настоящему любить жену. Говорили, что «некая нить» придерживала крайнюю плоть, поэтому в момент проникновения Людовик испытывал острую боль, которая заставляла его сдерживать возбуждение…

Возможно, все было гораздо сложнее и опаснее, чем многие предполагали, но, к счастью, операция прошла успешно, и король Франции, едва оправившись, поспешил навестить супругу в ее спальне.

Мария-Антуанетта ждала этой ночи семь лет!..

– Я – королева Франции! – счастливо улыбаясь, сообщила она утром мадам Кампан, своей доверенной фрейлине.

Но поскольку выздоровление короля не сказалось немедленно на состоянии его супруги, «доброжелатели» сделали вывод, что Людовик XVI не может иметь детей. Беременность Марии-Антуанетты, о которой объявили в июне 1778 года, ничего не изменила в отношении к королеве «хорошо осведомленных лиц» – ребенка приписали герцогу Куани…

Аксель Ферсен прожил в Париже несколько месяцев и покинул французскую столицу двенадцатого мая, через два дня после смерти Людовика XV. Город ему понравился, о чем он не преминул написать в своем дневнике, однако еще больше Ферсену понравилась придворная жизнь, и он решил во что бы то ни стало вернуться в Версаль. А пока его путь лежал в Англию.

Отъезд молодого шведа не остался незамеченным – завсегдатаи модных салонов помнили о нем. Граф Крейц, шведский посол в Париже, писал своему королю:

«Сегодня отбыл в Лондон молодой граф Ферсен. Из всех наших соотечественников, которые здесь пребывают, он с наибольшим радушием был принят при дворе и заслужил доброе отношение королевского семейства. Он вел себя столь умно и тактично, что не мог не преуспеть. Ваше Величество вправе им гордиться. В пользу господина Ферсена говорит также благородство его помыслов…»