— Надеюсь, — вздохнул Ракоци. — Что ж. В остальном поступай так, как сочтешь нужным. — Он забрал пергамент у Деметриче, свернул его, обвязал лентой и скрепил печатью ее концы.

Руджиеро подул на воск и, когда тот затвердел, вновь обратился к хозяину.

— Ваша лошадь ожидает внизу, — сказал он спокойно. — Турецкий жеребец. Он в хорошей форме и полон сил.

— Турецкий жеребец, — повторил Ракоци, вручая документ Деметриче. — Дорогая, еще не поздно все изменить.

Она покачала головой.

— Я остаюсь. А вам пора отправляться. Скоро совсем рассветет.

Он покорно кивнул.

— Я хочу, чтобы вы писали мне ежемесячно. Через Флоренцию проезжает много народу. Ученые, монахи, паломники. Для разбойников они не пожива, так что письма дойдут. При малейшей опасности дайте мне знать, и я тут же приму надлежащие меры. Если рядом не окажется подходящего человека, обратитесь к Сандро Филипепи, он сделает все возможное, чтобы выручить вас.

Деметриче пожала плечами.

— Хорошо, если это ваше желание, я сделаю, как вы хотите, но, по-моему, вы волнуетесь зря. Что может со мной случиться? Ваши деньги и покровительство дома Медичи гарантируют мне безопасность, поезжайте с легкой душой.

Вовсе не гарантируют, если в дело вступит Савонарола, подумал Ракоци, но ничего не сказал. Он направился к двери и тут же вернулся.

— Вы что-то забыли, Франческо?

— Я не хочу вас оставлять.

В этих словах прозвучала такая мольба, что Деметриче шагнула ему навстречу. В комнате воцарилась напряженная тишина.

Вдали послышался звук колокольчиков. Пастухи выводили овец на холмы.

Это решило дело.

— Нет, — покачала головой Деметриче. — Мешкать нельзя. Вам надо идти.

Темные глаза погрустнели, янтарные были спокойны.

— Благословите меня.

— Доброго вам пути. — Колокольчики продолжали звенеть, и женщина улыбнулась. — Вы верите в добрые знаки?

— Нет, — сказал Ракоци. — Я верю в вас.

Через мгновение его сапоги уже гулко стучали по мраморным плитам, устилавшим пустые коридоры палаццо. Руджиеро поклонился и вышел, Деметриче осталась одна.

Она подошла к окну, наблюдая за переменчивым небом. Из темно-серого оно сделалось серебристым, затем окрасилось в розовый цвет. Где-то захлопали двери, заскрипели колеса, от церкви донеслись колокольные перезвоны, к ним примешались крики утренних птиц. Раз-другой ей показалось, что она слышит удаляющийся цокот копыт, но звуки множились, и выделить из них какой-либо стало уже мудрено.

* * *

Письмо к Джироламо Савонароле, составленное Синьорией Флоренции.

С почтительнейшим смирением приор Синьории шлет свои приветствия Джироламо Савонароле, настоятелю церкви Сан-Марко, и просит его одобрить принятые Синьорией постановления.

Первое. Поскольку все усилия Пьеро де Медичи умиротворить Карла Восьмого ни к чему не приводят, представляется справедливым выслать его вместе с семьей и родственниками за пределы республики.

Второе. Должно принять все необходимые меры, чтобы обеспечить наилучший прием французскому королю, дабы Флоренция не пострадала от возможного мародерства со стороны французских солдат.

Третье. Синьория считает своим долгом всемерно способствовать вашему мудрому предложению сплотить наиболее благочестивую флорентийскую молодежь в отряды, способствующие поддержанию образцового порядка как в нашем городе, так и в его окрестностях.

Четвертое. Наемной страже впредь надлежит подчиняться распоряжениям духовных пастырей наших, так же как она подчиняется распоряжениям светских властей, ибо ересь, как вы по доброте своей нам недавно напомнили, ударяет не только по церкви, но и по всем нашим жизненно важным устоям. Общество, не основанное на богобоязненных принципах, обречено на распад в этом мире, и его граждане не обретут спасения в мире ином.

Пятое. Лица, подозреваемые в связях с еретиками, магами, аттиками и другими безбожниками, должны быть взяты под неусыпное наблюдение и лишены права покидать пределы республики. Их исповеди необходимо записывать, дабы иметь возможность своевременно выявлять всякую ложь; их жилища следует регулярно обыскивать, а найденные сомнительные предметы надлежит неукоснительно изымать. Флорентийцы же, уличенные в связях с еретиками, должны помещаться в тюрьму для дальнейшего освидетельствования их братьями-доминиканцами, неустанно пекущимися о спасении каждой заблудшей души.

Шестое. Укрывательство еретиков и других богопротивных людей должно караться столь же строго, как и сокрытие уголовного преступления, ибо нравственная разболтанность и терпимость к язычеству уже привели Флоренцию в то ужасное состояние, которое все мы теперь с прискорбием наблюдаем.

Седьмое (последнее). Тому же, кто станет подвергать сомнению справедливость новопринятых уложений, необходимо указывать на их заблуждения и приводить заблудших к публичному покаянию.

Мы рассчитываем на вашу поддержку и, уповая на ваши молитвы, надеемся, что Флоренция вскоре избавится от населяющей ее скверны и избежит грозящих ей бед.

Г. Онданте,

чиновник Синьории по особым делам

Флоренция, 12 октября 1494 года

Вставайте! Вставайте!

Взгляните! Взгляните,

Как Божия слава сияет в зените!

Она лишь одна

Благодатна и вечна!

А жизнь мимолетна,

Скудна,

Быстротечна!

Сестра Эстасия,

приобщенная к тайнам Господним

Письмо Марсилио Фичино венецианской поэтессе Кассандре Феделе.

Старый Фичино шлет своей подруге Феделе сердечнейшие приветствия из Карреджи.

Много воды утекло с тех пор, как мы последний раз писали друг другу, каюсь, виноват в том в большей степени я, и все же мне очень хочется получить от вас весточку. Как вы живете? Чем занимаетесь? Мне любопытна каждая мелочь. Ваши новые произведения привели меня в полный восторг, хотя очень немногое сейчас может вызвать во мне какие-либо чувства, кроме печали.

Я нахожусь сейчас в потайной комнате на старой вилле Лоренцо и предаюсь напрасным воспоминаниям. Вот уж три года, как Пьеро Медичи выслали из Флоренции, немногим ранее умер Джованни Пико, хотя ему было чуть более тридцати. За ним сошел в могилу Аньоло Полициано — короче, я как последний из них сижу здесь и жду своего часа, ибо надеюсь, что смерть меня с ними соединит. Ужасно слышать такое из уст священника, правда? Однако Сократ ведь избрал себе смерть, и милосердный Господь приветствовал это. Я чувствую, что прожил свое и должен оставить сей мир. И тому есть резоны. Мне запрещают преподавать, мои друзья мертвы или далеко, а мои работы пылятся в забвении.