– Эльрик.

Голос Элидора вывел меня из состояния мрачной задумчивости. Эльф протянул мне четыре коротких меча и выпрямился.

– Вроде бы как все. С этими-то что делать? – Он кивнул на трупы.

– За борт.

Де Шотэ передернуло.

Опять я промахнулся! Скажите мне, разве так живут?

Мы высадились на берег неподалеку от деревушки, расположившейся как раз возле Восточного моста. Деревушка была процветающая. Дома, по большей части, каменные. Коровник в каждом дворе – свой, а не общий, на задах, как здесь принято. Церковь на холме стоит. Улицы чистенькие. Дети сытые. Женщины толстые. Это и неудивительно – возле мостов самая торговля и есть. Но видеть тем не менее приятно. Заходить в деревню, правда, как-то не хочется. Гарнизон в ней стоит – пошлину взимает за проезд по мосту с товарами. А с нашими эльфо-шефангскими мордами солдатне да священникам на глаза лучше не попадаться.

Однако выбирать не приходится.

Оглядели мы друг друга. Капюшоны поглубже надвинули. Плечи расправили. Пошли.

Дерьмо! На здешнем постоялом дворе действительно нашлось четверо лошадок, которые вполне устраивали нас. Во всяком случае какое-то время они бы протянули. Но мерзавец-хозяин, решивший почему-то, что близость гарнизона позволяет ему изгаляться над мирными прохожими, заломил такую цену, что она грозила поглотить все наши трофеи, да еще и жалованье за три дня, которое мы так и не получили. (Не с сэра Рихарда же его требовать, в самом деле!) А ведь нам предстояло еще и менять этих лошадей, с некоторой доплатой, на свежих.

Сим торговался. Я курил, чувствуя, как лицо стягивается в гримасу высокомерной отстраненности. Поотвык я уже от этого, а ведь не так давно любимое выражение лица было. Элидор рядышком сидел и смотрел на торг ничуть не благожелательнее. Де Шотэ пальцами по столу барабанил. Видать, неприятно было, что и его к нашей компании приписывают. Я понимаю. Сам жутко не люблю торговаться (Восток – исключение. Там торг – это искусство, а здесь – признание своей неплатежеспособности).

– Я согласен взять эту груду железа в обмен на четырех лошадей. Всю груду. И это мое последнее слово. – Хозяин тяжело вздохнул и вытер лысину той же тряпкой, которой протирал глиняные тарелки.

– Но, почтеннейший, вы же понимаете… – снова завел свое гоббер.

Элидор вздохнул и посмотрел на меня:

– «Улыбнешься?»

– Придется.

– Что значит, «улыбнуться»? – Палатин посмотрел на нас с некоторым интересом. – Речь идет об этом чудовищном свойстве вашей расы, милорд?

Его только здесь не хватало!

– Да. Мы не можем себе позволить…

– Достаточно. – Де Шотэ поднял руку. – Не продолжайте. – Он снял с пальца великолепный золотой перстень с крупным алмазом. Явно эннэмской работы, только там умеют делать такие вещи. – Это на лошадей. Я полагаю, он стоит достаточно, чтобы не испытывать осложнений всю дорогу.

Ну и ну! Какие-то доли секунды я еще колебался. Все-таки не очень-то любезно с нашей стороны втянуть палатина в неприятности, да еще за его же деньги. Потом перстень принял:

– Благодарю вас…

И тут же гот вновь прервал меня:

– Не стоит. Не пристало императору, даже шефанго, унижать себя грабежом и обиранием трупов.

Благодарность застыла в горле, превращаясь в рычание, которое я поспешно задавил, не дав вырваться. Специально или нет, но сэр Рихард построил свою фразу так, что возразить на нее было нечего. Грабить, действительно, не пристало, в этом он очень и очень прав. Насчет же обирания трупов можно было бы что-нибудь сказать, но объяснять такие вещи смешно и долго. А самое отвратительное – эта оговорка «даже шефанго». Шефанго – устоявшийся символ всей мерзости этого мира.

Справившись с желанием швырнуть перстень в породистое лицо де Шотэ, я отправился к Симу.

– Соглашайся. Едем отсюда.

И уже когда нам оседлали лошадей, вскакивая в седло, я зацепил крючок маски, сверкнув палатину самым ослепительным своим оскалом. Из деревни мы выехали, поддерживая гота в три пары рук. А извинения с моей стороны, кажется, не слишком растрогали его. Тем не менее требовать сатисфакции сэр Рихард не стал. Руки пачкать не захотел, надо думать. Ну и правильно.

У меня совсем нет желания его убивать.

И снова они мчались вперед. Снова пылила дорога, и грохотали копытами лошади, вытягивая длинные стройные шеи. И Элидор готов был скакать сутками, не покидая седла, но у лошадей был предел сил, и эльфу приходилось мириться с этим.

Сроки поджимали. Выходили все сроки, если уж на то пошло. Но дело было даже не в том, чтобы доставить в Аквитон палатина. Там, в Аквитоне, должна была ждать их Кина.

Должна была.

Нам в преданьях заказана была судьба на крови

И число струн на грифах -

Количество стрел в колчанах.

Там еще было что-то о вечной

И юной, как Небо, любви.

Но с теченьем веков

Даже сталь превращается в прах.

И молча подгонял коня Эльрик.

Кина.

А дурные предчувствия не желали оформляться во что-то конкретное. И радовало это – потому что пока предчувствия остаются всего лишь неясной тенью, значит, ничего еще не случилось. И томило, выматывало неопределенностью. Уж лучше случилось бы что-нибудь, право слово. КОГДА что-то случается, можно что-то делать. А так… Так остается только ждать. И гнать коней. Вперед. Вперед. В Аквитон.

Кина…

И когда ты поймешь от Судьбы

Можно ждать лишь пинки,

Ничего не поделать.

И как бы ты пальцы ни гнул,

Не поймешь, отчего менестрели

В бессилье ломают клинки.

Отчего воин в гневе

Рвет с лютни восьмую струну.

Сим ныл не переставая. Заверял молчаливых своих спутников, что скоро разучится ходить пешком. Утверждал, что его тошнит при одном только запахе конского пота. Грозился, что скоро начнет убивать лошадей просто за то, что они лошади.

– Бер-рсерком буду! – рычал половинчик, когда Эльрик перекидывал его с седла на седло. – Как четыре ноги увижу – накинусь и зар-режу. Или… Или при виде подковы… Да! Буду бить все, что двигается. А еще…

Шефанго хлопал его коня по крупу. Легкий половинчик уносился вперед и продолжал орать дороге перед собой:

– Ух, как я зол! Кр-ругом вр-раги! Лошадь – вр-раг гоббера! Седло – ор-рудие пытки! Кругом ненор-рмальные!!!

Сэр Рихард снисходительно кривился, слушая эти вопли. И молча скакал позади Сима, но впереди Эльрика и Элидора.

Император начал понимать, как чувствовал себя эльф, когда они путешествовали в компании холлморка. Скрытая, но почти физически ощутимая неприязнь. И сделать ничего нельзя. Тогда нельзя было потому, что не хотелось связываться с Князем. Сейчас нельзя, потому, что палатин нужен ордену живым. Да к тому же за что его убивать, в самом деле?