Я потянул одеяло на себя. Наверное, все же это был сон, навеянный вчерашним разговором, и сон не из самых желанных.

— Увы, я тебе не снюсь, — печально произнес Забродский и примостился на краешке кресла, как давеча инспектор Андерсон, он же сеньор Крокодил, он же «леший» из чендешфалусской пущи. — И я, на твое счастье, не вампир.

Отчего-то не воспринимал я нынче такого юмора.

— Что стряслось-то? — спросил я, откашлявшись.

— Очень многое. И все из-за твоей эскапады с кодом доступа.

— Ну, виноват, ну, накажите… — заныл я. — Ну сколько же можно?..

— Собственно, я зашел попрощаться, — сказал Забродский.

Теперь я не нашелся, что ответить. Какое-то время мы молчали. Потом он снова заговорил, глядя в стену:

— Вчера, после того, как ты вошел в закрытые разделы Инфобанка, я отдал приказ своему сотруднику прекратить твое бесчинство, но изложить подробно содержание того раздела, до которого ты успеешь докопаться. Не знаю, зачем я это сделал. Наверное, ты нуждался в какой-то компенсации за наше грубое вторжение в твою личную жизнь… Хочу подтвердить факт отдачи мной этого несуразного приказа. Это на тот случай, если кто-то станет тебя расспрашивать. Томас Андерсон не виноват. Это все на моей совести.

— Да что вы все так всполошились-то? — сонно возмутился я.

— Ты лежи, лежи, — сказал Забродский. — Неприятность в том, что тебя угораздило вскрыть как раз тот раздел, которого тебе видеть в ближайшие два-три года никак не полагалось. Закон подлости в рафинированном виде… Собственно, как раз из-за этого и завязался весь сыр-бор, и вся канитель, и вся чехарда вокруг тебя, и за что меня до сих пор вполне справедливо ненавидит прекраснейшая из женщин — твоя матушка.

— Этот ваш Андерсон утверждал, что между гибелью «Согдианы» и мной нет никакой связи, — возразил я.

— Он и должен был это утверждать, — покивал Забродский. — Потому, что он рядовой сотрудник Департамента и не посвящен в подробности. А хотя бы и был посвящен… — Он тяжко вздохнул. — Какое это сейчас имеет значение? В общем… ты еще мило беседовал с Томми Андерсоном, а меня уже отстранили от руководства отделом активного мониторинга. Четко и оперативно — как это и бывает в Департаменте, когда кто-то нарушает правила игры. Я здесь как частное лицо…

— Отстранили… как это? Из-за меня?!

— Ты здесь ни при чем. Не вздумай себя корить. Я, собственно, и явился, чтобы напомнить тебе об этом. Что бы вокруг тебя ни происходило, что бы ни вертелось — ты ни в чем не виноват. Ты меня понимаешь?

— Ни фига я не понимаю, — пробурчал я. — Отстранили… ничего себе… Но теперь-то, когда вы свободны — объясните мне, наконец…

На сей раз никто не стучался, и дверь с треском распахнулась как бы сама собой. В комнате сразу стало чрезвычайно тесно.

— Я так и знал, — сказал Консул с ледяным спокойствием, хотя по необычно темному лицу ясно было, что он пребывает в крайней степени бешенства. — Я будто ждал, Людвик, что ты припрешься именно сюда и именно затем. Почему я не удивлен, Людвик?

— А почему… — запротестовал было я, но Консул осадил меня властным жестом.

— Людвик, поднимайся, — приказал он. — Тебе нечего здесь делать. Ты уже и без того достаточно накуролесил.

Забродский, смущенно кряхтя, встал и поплелся к выходу.

— Нет! — прорычал я.

Они обернулись и посмотрели на меня с безмерным удивлением.

— Вы оба не уйдете отсюда, пока все мне не расскажете, — с нажимом произнес я.

Они переглянулись.

— Слова не мальчика, но эхайна, — сказал наконец Консул неопределенным тоном.

— Черного Эхайна, — уточнил Забродский.

— Ну, не так чтобы совсем уж Черного, — возразил Консул. — Скажем, темно-серого.

— Но серого не беспросветно, — парировал Забродский.

Дядя Костя открыл рот, чтобы развить эту мысль, но я прервал его.

— Прекратите! — рявкнул я. — Не смейте насмехаться. Вы находитесь в моей комнате…

— …а ты без штанов, — докончил Консул. — И тебе нет еще семнадцати. И ты как был, так и есть пацан-несмышленыш.

— Надоело это слушать, — сказал я в сердцах. — Достало! Тошнит уже от этих ваших слов. Вы просто боитесь! Причем боитесь сами не знаете чего! Причем гораздо больше, чем я! А может быть, вам нечего говорить, и вы разводите туман, чтобы спрятать собственное незнание и собственный страх. Дымовую завесу. Как… как Sepia officinalis!

— Кто-кто? — нахмурился Консул.

— Такая каракатица, — пояснил Забродский.

— Послушай, Людвик, — сказал Консул. — А ведь этот сопляк берет нас «на слабо».

— Определенно берет, — согласился тот.

Консул посмотрел на меня долгим оценивающим взором.

— Эхе-хе, — сказал он, проходя в комнату и садясь в освободившееся кресло. Покосился на выключенный видеал. — Черт меня дернул… Что же теперь прикажешь с тобой делать, Северин Морозов?

— Повесить, — проворчал я. — За ноги.

— Было бы неплохо, — сказал Консул серьезно. — Но для начала все же прими человеческий облик… хоть ты и эхайн.

— Двести человек, — сказал Забродский. — Те, что с «Согдианы»… Кое-что об их судьбе мы знаем. Прошло столько лет. Но они живы. По нашим сведениям, все живы. Кто знает, в реальности дела могут обстоять не так удачно. Их содержат в специальном лагере где-то на Эхитуафле… это метрополия Черной Руки Эхайнора… но вот где именно? Огромная планета, бесконечные лесные массивы, обширные горные страны. Если бы у нас были точные сведения об их местонахождении, операция по освобождению заняла бы считанные часы. Сопоставь эти цифры — семнадцать лет и пара-тройка часов. И ты поймешь мое состояние. Эти люди провели в плену огромный кусок своей жизни. Там были дети, младше тебя. Они прожили вдали от дома больше половины своих биографий. Это нормально?

— Давай без риторики, Людвик, — поморщился дядя Костя.

— Все эти годы я только тем и занимался, что строил планы освобождения этих людей, — продолжал Забродский. — А сколько раз я пытался эти планы осуществить! Все бесполезно. Мы можем взять штурмом целую планету. Мы можем, при желании, разрушить инфраструктуру всего Эхайнора, чтоб там установился хаос. Мы способны на грубые действия, и мы способны на ювелирные операции. Но мы не можем ничего предпринимать в условиях полного — полного! — отсутствия информации.

У меня голова шла кругом.

— Но для чего? — спросил я, совершенно обалдевший. — Для чего эхайнам эти люди? Если они хотели их убить — отчего не убили? Зачем же неволить их столько лет?!

— Они не хотели их убивать, — сказал Забродский. — Эти люди — заложники. Ты знаком с этим термином?