не смогли отказаться даже такие современные ученые, как Крукс или Лодж – вплоть до того, что «идея магии и суеверие второй раз родились в их лабораториях»[380]. Узник традиционных представлений, к которому особенно склонно его окружение, маг обманывает своих зрителей и себя самого: даже при неудачном исходе верование не претерпевает удара, так как в этом случае на пути у него встала более могущественная магия[381]. В общем, магические методы – это абсурд[382], а магия – это лжетехника, основанная на ущербных и ошибочных наблюдениях[383].

Суждения Леманна о магии грешат все той же фундаментальной ошибкой. Леманн судит о магии, измеряя ее, согласно канону нашей реальности, в качестве «естественной данности» или «определенного и гарантированного феномена», догматически предполагая, что подобная форма реальности является парадигмой для всех цивилизаций. Леманн представляет себе абстрактного «наблюдателя» природы, который то плохо за ней наблюдает (откуда берут начало магия и суеверие), то, наоборот, с точностью (откуда берут начало наука и истина). Он пытается дать неправильным наблюдениям психологические объяснения, которые могли бы пролить свет на процесс становления более или менее произвольных форм суеверия. В этом случае магия представляет собой лженауку, которую наука настоящая должна исправить. Магическое и фантастическое сознание склонно видеть привидение в колыхающейся в проеме окна занавеске, освещенной лунным светом; согласно Леманну, основополагающий характер магической идеологии заключается именно в этой ошибочной интерпретации реальности. И все же этот критерий суждения обладает тяжкими противоречиями. Реальность настолько сильно зависит от правильных или ошибочных интерпретаций, научных или суеверных, что в некоторых случаях кажется, будто бы суеверие вносит в реальность новые образования, будь то магическая терапия или телепатия. Леманн старается спасти свой критерий суждения, с одной стороны, ограничивая сферу влияния эффективных магических сил (в сущности, кажется, что он признает только телепатию и так называемые геопсихические явления), а с другой – давая понять, что телепатию можно включить в область известных нам явлений, как, например, беспроводной телеграф или телефон; но мы уже видели, насколько оказывается противоречивой попытка сопоставить паранормальную реальность с естественным порядком позитивных наук. Все-таки, даже если магические представления оказываются оправданными только в области телепатии, то, хотя бы в этом случае, магические методы не являются абсурдными, а магическая техника не основывается на ущербных или ошибочных наблюдениях: наоборот, магия необъяснимым образом проявляет большее уважение к реальности, чем наши позитивные науки, которым до сих пор едва ли удается принять феномен, наоборот, давно и полностью признавший такой несовершенный и неполноценный магический взгляд. Постановка вопроса со стороны автора обладает неразрешимыми противоречиями и непреодолимыми сложностями. Все потому, что он не признает методологический принцип исторической и культурной обусловленности магической реальности в связи с экзистенциальной драмой, свойственной магии.

Если научное исследование магических сил не осознает своих границ и задач, то для него становится невозможным защитить себя от последующих ошибок и двусмысленностей, так как, по причине естественной реакции, подобный подход отталкивается от убеждений неконтролируемого иррационализма. Мы должны провести экзамен положения, которое занимает проблема магических сил в рамках того смутного призыва к магической и религиозной «жизни», с помощью которой можно было бы преодолеть «естественно-научную отчужденность».

Отличным пунктом отправления в нашем экзамене может стать работа Дж. В. Хауэра «Религии, их становление, их смысл, их истина. Книга первая: Религиозное переживание на ранних ступенях»[384]. Согласно Хауэру, наука и история религий ограничиваются лишь поверхностным анализом религиозных и магических фактов, многочисленных практик и верований, пренебрегая воссозданием того, что сам субъект «переживает» и «испытывает». Автор же настаивает, наряду с Р. Отто и Ф. Хайлером, на необходимости проникнуть в религиозное Erlebnis[385] и, наконец, встретиться лицом к лицу с Wahrheitsfrage[386] в связи с индивидуальным опытом обращения со сверхъестественным[387]. Хауэр пишет: «[Вплоть до этого момента этнологические и историко-религиозные исследования] собрали неограниченный корпус материалов и с невероятной проницательностью составили классификации разных видов магии; и все же нелегко будет найти ученого, который направил бы свое внимание на то, что в действительности переживается и испытывается в ходе этих магических действий. Но именно это является самой главной проблемой, так как это проблема внутренней реальности всего этого комплекса сверхъестественных действий. Магические формы и верования, составляющие основу этой проблемы, с чрезмерной легкостью обвинялись в иллюзорности, и, следовательно, вопрос об их истинности не ставился: никому не пришло в голову серьезно задаться вопросом о проблеме реальности документированных переживаний. Если историко-религиозное направление хочет принять во внимание не только формы, но и переменную жизнь религиозной эволюции, просто необходимо, чтобы эта ситуация изменилась. Уже у Вундта мы наблюдаем, наконец, новое направление в исследовании: его Völkerpsychologie проникает в самую глубь вопроса. Отто Штолль точно выбрал правильное направление, когда попробовал посмотреть на магические явления с точки зрения психологии. Но ему не достает той особенной восприимчивости к религиозному аспекту этих феноменов, он не разделяет их „священного“ чувства. Но при этом тяготеет к тому, чтобы упрощать вещи из-за излишней рассудочности»[388]. Хауэр понимает анализ (магического и) религиозного Erlebnis не только как психологическое описание опыта, в переживание которого маг верит и которое на самом деле испытывает, но и как определение реальных сил, сопутствующих этому верованию и дающих о себе знать при переживании этого опыта. «Примеры, приведенные Штоллем из самой древней литературы об Австралии, дают понять, что магические практики провоцируют сильнейшее психическое возбуждение. Многие документы говорят нам о том, что выздоровление часто происходит по причине магических действий. Наши познания о непредсказуемой эффективности внушения, без сомнения, оправдывают реальный характер этого опыта. „Чудеса“, если мы понимаем под ними невероятные переживания, обладающие эффективностью благодаря подсознательным психическим силам, очень часто встречаются среди примитивных народов. Любое выздоровление, обусловленное магическими действиями, представляет собой подобного рода чудо. Причина этих чудес кроется в глубокой вере в сверхъестественное, то есть в „силу“». В ходе магического действия не только сам маг, но и те, для кого он производит эти действия, вступают в состояние «священного» возбуждения. Поток магических сил пускается, так сказать, в ход и получает форму в виде эмоционального возбуждения. Все ощущают присутствие «сил», действующих согласно подсознательным психическим законам. Происходит чудо: рана больше не болит и заживает, ослабшее тело обретает новую силу, трус обретает храбрость, как только магический инструмент, заряженный «маной», слегка касается дрожащего. Сверхъестественное снова заявило о своем присутствии, глубоко укореняя веру в душе участников[389]. Обсудив предсказание по кристальному шару, Хауэр касается проблемы происхождения подсознательных образов во время предсказания по шару и, наряду с