Иван Константинович подскочил как на шиле:

— Севка, да ты что! — Лицо у него стало жа-лобным.

«Сейчас начнет отпираться», — подумал Севка.

— Ты с ума сошел, — печально сказал Иван Константинович.

— Нет, не сошел. Может, вы на ней еще жениться хотите?

— Кто тебе наговорил такую чушь?

— Никто. Сам вижу, — сурово сказал Севка.

— Да я… — начал Иван Константинович и замолчал. Что-то непонятное мелькнуло на его лице. Он стал другим. — Дуэль — вещь серьезная. Может быть, ты еще подумаешь? — строго спросил он.

Севка опять ощутил неприятное замирание. Тайная надежда, что Иван Константинович откажется стреляться и поклянется не подходить к маме, испарилась. Да и глупая это была надежда! Если человека вызывают на дуэль, тот не имеет права отказаться. Это может сделать лишь самый последний трус, и тогда над ним всю жизнь будет висеть черный позор. Иван Константинович ни в коем случае не трус. Значит…

Что же, когда идешь на поединок, на мирный исход рассчитывать не стоит. Севка сказал как можно решительнее:

— Я думал уже два дня.

— Тогда конечно… — Иван Константинович встал. — Ни в чем я не виноват. Ни перед тобой, ни перед мамой. Это всё твои выдумки или чьи-то глупые разговоры. И я не стал бы принимать вызов из-за этого. Но ты швырнул мне мои погоны — это оскорбление офицерской чести. Я теперь просто не имею права уклоняться от дуэли… Каким оружием будем драться?

— Пи… пистолетом, — одними губами сказал Севка.

— У тебя есть пистолет?

— У вас же… есть…

— А! Ты предлагаешь стрелять по очереди?

Севка кивнул.

— Что же, можно и так. Давай начнем.

Внутри у Севки что-то ухнуло и тяжело замерло. Будто он выпил полведра воды, и вода эта в желудке моментально превратилась в ледяной ком. Но Севка не шевельнулся, не дрогнул. Не сделал даже крошечного шажочка назад.

— Давайте, — сказал очень тихо, но упрямо. Потому что деваться было некуда. Пускай уж скорее все кончится.

Иван Константинович быстро взглянул на Севку и опять стал смотреть в сторону. Деловито проговорил:

— Один из нас, по всей вероятности, будет убит или ранен. Надо, чтобы тот, кто останется невредимым, не попал под суд. Поэтому придется подписать договор.

— Какой договор? — шепотом спросил Севка.

— Сейчас… — Иван Константинович повернулся к машинке и, не садясь, защелкал клавишами. Потом выдернул лист и протянул Севке. Вот что было там напечатано:

— Прочитал? — спросил Иван Константинович, и Севка увидел его строгие серые глаза.

— Да… — прошептал Севка.

«Неужели это правда? А что скажет мама?»

— Согласен? — спросил Иван Константинович.

— Да…

— Тогда подписывай. Вот здесь.

Он дал Севке ручку-самописку. Севка начал выводить фамилию. Ручка была тяжелая, скользкая, она вырывалась из пальцев. Перо царапало бумагу. Буквы получались очень корявые. Севка вдруг подумал, что, может быть, он пишет последний раз в жизни. Ему стало ужасно жаль себя. Просто хоть плачь. Но он не заплакал все-таки. Не хватало еще такого позора!

Севка поставил большую точку, аккуратно положил самописку и отступил от стола. Медленно поднял на Ивана Константиновича печальные глаза. Но Иван Константинович на Севку опять не смотрел. Он быстрым взмахом подписал договор и вы-прямился.

— Стрелять будем по одному разу, — решительно сказал он. — Патроны у меня казенные, мне за них отчитываться придется, если жив буду… А где брать секундантов? У тебя есть?

— Нету… — прошептал Севка, ощущая слабость в ногах.

— И у меня нет. Обойдемся без секундантов?

Севка кивнул. Он опять часто переглатывал.

— Давай тянуть жребий, — предложил Иван Константинович.

Севка шевельнул губами:

— Как?

— Надо же знать, кто будет стрелять первым… Вот смотри, я на этих бумажках напишу цифры «один» и «два», а ты будешь выбирать. Если вытянешь единицу — твоя очередь первая. А если двойку — вторая.

Иван Константинович что-то черкнул на бумажных клочках, скатал их и бросил в свою фуражку. Севка следил за ним, как следит за хозяином умная собака, когда тот готовит веревку и камень. В ушах у Севки стоял тихий неприятный звон. Сквозь этот звон он услышал:

— Выбирай.

Перед Севкой оказалась фуражка, на донышке которой белели бумажные трубочки. Они лежали далеко друг от друга на серой шелковой подкладке. В подкладке темнела крошечная, словно прожженная искрой, дырка. Посредине был пришит клеенчатый четырехугольник с какими-то неразборчивыми буквами. Севка машинально постарался их прочитать и не смог. «Стерлись о волосы», — подумал он. И услышал:

— Что же ты? Бери.

Да, ведь надо тянуть жребий! Никуда не денешься — дуэль. Севка постарался ухватить бумажную трубочку — ту, что поближе к середине. Пальцы были какие-то странные, долго не могли подцепить. Наконец Севка взял и развернул бумажку. Там была большая единица.

— Повезло тебе, — со вздохом сказал Иван Константинович. — Будешь стрелять первым. Ну а если промахнешься, тогда — я.

И Севка увидел, как он достал из ящика кобуру, расстегнул ее и положил на ладонь знакомый браунинг.

Положил, задумчиво покачал на ладони. Потом вынул из рукоятки обойму, щелчком выбил из нее на стол два патрона.

— Обойму я уберу, — объяснил он. — Будем вставлять по одному патрону. Выбирай, какой тебе нравится.

Патроны были коротенькие, аккуратные. С круглыми, похожими на орешки пулями. Такие безобидные на вид.

— Какой тебе нравится?

Севке никакой не нравился. Он отчетливо чувствовал, что в этих блестящих штучках сидит смерть. Но пути назад не было, и Севка дрожащим пальцем ткнул наугад.

— Вот его и зарядим, — проговорил Иван Константинович. Взял патрон, оттянул затвор у браунинга. Как-то неловко дернул рукой, и второй патрон нечаянно смахнул со стола.

— Ох я, растяпа… Подними, пожалуйста.

Севка громко стукнул ослабевшими коленками о половицы и полез под стол. Патрон лежал у дальней ножки стола. Севка поднял его. Патрон был очень холодный.

Выбираться на свет не хотелось, но Севка выбрался. Осторожно положил патрон в фуражку.

— Разойдемся по углам, — деловито сказал Иван Константинович. — Это будет дистанция. Бери пистолет и вставай вон туда, к двери. Курок взведен, твое дело только прицелиться и нажать.