Корабль увернулся и отбился от 20 самолетов, уклонился от 80 бомб. А вот еще один вражеский ас попал бомбой в форпик – самый первый носовой отсек. Но так как ход был очень большой, то под напором воды нос корабля был смят до 44-го шпангоута и держался «на честном слове» – килевой коробке. И по всему корпусу пошли трещины. Вода начала поступать в корабль и распространяться по отсекам. Возник пожар. И вот тут мастерство и отвагу проявили матросы и старшины аварийных подразделений Н.А. Землянухин, П.М. Вакуленко, Н.И. Агапов, М.Г. Костенко, П.И. Коншин. Под руководством инженер-механика Я.С. Козинца пожар был потушен и прекращено распространение воды по кораблю. Отличившиеся в спасении корабля были награждены орденами.

Мы часто говорим о героизме тех, кто непосредственно огнем уничтожает врага, и редко упоминаем о людях, дающих движение кораблю и энергию для использования оружия. А между тем без усердия личного состава электромеханической боевой части корабля, или, как раньше называли их, нижней команды, не сработает никакое корабельное оружие. А когда корабль подбит, то часть из этих людей бросается спасать его, а с ним и тех, кто стоит у оружия. В грозный час, часто в кромешной тьме, под кинжальными ударами водяной струи, бьющей из пробоины и создающей грохот, в котором ничего не слышно, люди из «нижней команды», забывая о смерти, заделывали пробоины и ставили подпорки на перегородки до самого страшного мгновения, которое называется мгновенным опрокидыванием корабля. И команда: «Все наверх, покинуть корабль!» – уже не касалась их, и они разделяли участь командира корабля, которому предписано уходить последним.

К исходу дня наши части отбросили противника на 9 километров и начали закрепляться на высотах к северу от Александровки, Гильдендорфа, Ильинки. 3-й морской полк захватил

Новую Дофиновку и вошел в контакт с 1-м морским полком. В бою хорошо показали себя начштаба полка П.В. Харичев и комбаты. Как всегда, на высоте были коммунисты, и прежде всего политработники. Два комиссара батальонов – В.Н. Прокофьев и П.Г. Прохоров – в том бою погибли.

Батальонный комиссар И.А. Слесарев был начальником отдела Политуправления флота. Узнав, что предстоит высадка морского десанта, попросил назначить его комиссаром десантного полка. В ходе боя ему пришлось командовать полком. Десант образцово выполнил задачу. В этом большая заслуга И.А. Слесарева.

Комиссар 411-й батареи П.Т. Катков добился разрешения сформировать подразделение пулеметчиков и выехал во главе его в 1-й морской полк. И сразу в бой. Он сражался с врагом отважно и погиб по-комиссарски.

Заместитель начальника политотдела армии Г.А. Бойко, узнав, что до крайности осложнилось положение в Южном и Западном секторах, выехал на передовую, чтобы вдохновить бойцов. А когда потребовалось показать личный пример, он во главе пулеметной роты отбил две атаки противника. Был тяжело ранен в обе ноги и руку, но разрешил вынести себя с поля боя лишь тогда, когда убедился, что наши закрепились. Г.А. Бойко был награжден орденом Красного Знамени.

3-й морской полк влился в 421-ю дивизию. Командиром полка назначили подполковника В.Н. Затылкина, уже хорошо повоевавшего под Одессой. И это пошло на пользу полку, недавно собранному со всех частей флота. Повысились организованность и мастерство воинов.

Нашим соединениям не удалось окружить вражеские дивизии. Видимо, не хватило сил и мастерства. Но потрепали противника крепко. Только убитыми враг потерял около двух тысяч человек. Было захвачено много пленных. Наши трофеи – 35 орудий и 110 пулеметов, много другого стрелкового оружия.

Удалось пресечь артиллерийский обстрел города, порта и кораблей. Уже в полдень 22 сентября смолкли вражеские батареи, ранее стрелявшие по Одессе. Теперь в порту рвутся снаряды, посылаемые противником из-за Сухого лимана. Но это обстрел по площадям, он не так опасен.

А мы, одесские моряки, на исходе победного дня, радуясь нашим успехам на суше, забыли, что в море без дела ходит эсминец «Бойкий». Еще светло. Не ровен час – налетят пикировщики. На нас прямо-таки какое-то затмение нашло.

В те времена командиры остерегались напоминать о себе. О безопасности кораблей должны заботиться старшие начальники. И вдруг в наше благостное настроение по поводу сухопутного благополучия с моря вторгается вроде бы безобидная, выдержанная по уставу, но довольно-таки язвительная радиограмма: «Начальнику штаба базы. Прошу разрешения идти в Главную базу. Или дожидаться такой же участи? Командир эсминца “Бойкий” Годлевский». И хотя в строчке вроде одни точки, догадываться не надо: это была звонкая пощечина тем (я принял ее на себя), кто не подумал о корабле. Радиограмма Годлевского – не в бровь, а в глаз. Узнаю своего бывшего подчиненного Жору Годлевского. Помню его по эсминцу «Петровский». Я был на нем помощником командира, а он, лейтенант, – командиром батареи. Горе тому, кто в кают-компании во время дружеской беседы заденет его за живое, – язык что бритва. Его юмор был едким и мрачноватым. Но Годлевский отлично служил и быстро продвигался по службе. Прошло пять лет – и он уже командир нового эсминца (мечта моряка!). В Одессе он отличился мастерством и отвагой.

Годлевский дисциплинирован и в меру осторожен. Не послал эту радиограмму Жукову, который руководил кораблями, поддерживавшими десант, или Кулишову, а направил ее мне.

Конечно, штаб первым должен был подумать о безопасности кораблей. Полагаясь на доверительность старого сослуживца, он ожидал безболезненную и быструю мою реакцию, не зная, что командир базы читает все радиограммы.

Я доложил по телефону командиру базы, что «Бойкому» нечего делать в море, что необходимо получить разрешение Жукова на его вход в гавань, где его ждет новая задача. Жуков собщил, что «Бойкий» переходит в подчинение базы. Ему дано «добро» на вход. Я спокойно вздохнул, что все обошлось благополучно, и уже стал забывать о злосчастной радиограмме – мало ли за день приходится разрешать острых вопросов. Вдруг звонок командира: «Зайдите». У него комиссар базы Дитятковский.

– Почему вы немедленно не доложили эту радиограмму Годлевского? – спросил меня командир.

Я ответил, что она адресована мне и я по-своему распорядился – действовал, не имея времени на поиски скрытого смысла. К тому же согласен с ее содержанием. Представляю ситуацию, в которой она писалась, тут не до изящной словесности. Корабль вышел из дневных боев невредимым, но мог быть подбит, как и «Беспощадный», если не убрать его вовремя в гавань.

– На войне могут и убить, – резонно заметил Кулишов.

Комиссар оставил радиограмму у себя.

Я убыл в порт отправить конвой, командиром которого назначили Годлевского.

После инструктажа командиров кораблей и капитанов судов работник политотдела эскадры Л.В. Малышко, находившийся на «Бойком», рассказал мне о действиях экипажа в бою и похвально отозвался о командире. Да я в Годлевском и не сомневался. И не только в нем. В ходе боя командиры и экипажи кораблей блестяще справились с поставленными задачами. Они сдали серьезный экзамен на боевую зрелость. Эсминцы вместе с береговыми батареями и флотской авиацией помогли 3-му морскому полку и 421-й дивизии сломить сопротивление противника и выйти на заданные рубежи. Не пришлось сегодня на эсминцах пообедать – коки согласно боевому расписанию действовали заряжающими. Обед совместили с ужином, тогда и по чарке выпили. Кроме «Бойкого», ему в поход и пить нельзя.