Джейн все не отпускала подушку. Глаза у нее покраснели, в висках стучало, все вокруг казалось нереальным. И ей было очень страшно.

– Я не хочу говорить! Не сейчас!

Любит ли он еще ее? Почему он так спокоен?

– Джейн, не надрывай себе душу. Все будет в порядке, – поклялся он. – Вот увидишь. Мы все уладим.

Но такое было невозможно, и Джейн прекрасно это знала. Нечего тут было улаживать. Патриция была его женой, а Джейн – нет. Патриция вернулась потому, что она – его жена. Разве не так?

– Чего она хочет? – услышала Джейн собственный голос, показавшийся ей совершенно незнакомым и донесшийся как бы издали. И, хотя она знала, какой услышит ответ, она молилась о том, чтобы услышать что-нибудь другое.

Граф долго молчал, и Джейн увидела, как в его глазах промелькнуло нечто вроде отчаяния. Но тут же в его взгляде не осталось ничего, кроме железной решимости, и Джейн поняла, что все было лишь игрой ее воображения.

– Прошу тебя, Джейн, – сказал он, – не терзай себя. Доверься мне. Ты же знаешь, я всегда буду заботиться о тебе и о Николь. Всегда! Мы найдем решение. Я обещаю.

Джейн чуть не рассмеялась. Ей бы следовало понять это, почувствовать в то самое мгновение, когда она увидела Патрицию. Решение тут могло быть только одно. Ясно же, что Патриция воскресла лишь затем, чтобы вернуться к старой роли – жены Ника. А в таком случае для Джейн остается только одна роль – любовницы. Николас «будет заботиться» о ней. Но Джейн знала: не в ее силах уступить Николаса другой женщине, а уж в особенности – его первой любви. Она не станет, она просто не может стать его любовницей после того, как была женой. Джейн стиснула кулаки. И все это именно теперь, когда он начал понемножку любить ее!

– Не плачь, – измученным голосом сказал граф. – Она, в любом случае, уедет в Кларендон. Она и сама не захочет остаться здесь.

Джейн подняла голову.

– Люби меня, Николас, – отчаянно прошептала она. – Люби меня, сейчас.

– Джейн…

Она вскинула руки и запустила их в его волосы, и заставила его наклониться, и поцеловала его со всей страстью и любовью, что кипели в ее душе. Он не сопротивлялся… а через секунду уже откликнулся, ее жажда передалась ему. Джейн упала на спину, увлекая его за собой, разрывая на нем рубашку… пуговицы градом посыпались на пол. Он яростно целовал ее, придавливая ее грудь.

Это было в последний раз, Джейн знала.

– Иди ко мне, – стонала она, впиваясь в его губы. – Иди ко мне, скорее.

– Джейн…

Она расстегнула его брюки, выпуская на свободу мужское естество. Граф задохнулся, когда она укусила его в шею, впилась ногтями в его спину.

– Николас! – с рыданием в голосе вскрикнула она.

Он мгновенно поднял ее юбки и ворвался в заветную глубину.

Они соединились в отчаянии, они цеплялись друг за друга, их горячие слезы смешались. А потом… потом Джейн уже не могла плакать, потому что душа ее опустела.

Граф обнимал ее, гладя по лицу, по волосам.

– Мы все устроим, – снова сказал он. Джейн попыталась улыбнуться, но безуспешно.

Граф вызвал своего адвоката. И теперь, несчастный и напряженный, стоял посреди кабинета, не в силах успокоиться. Он то и дело принимался шагать взад и вперед. Черт бы побрал эту женщину! Граф невольно постоянно ловил себя на желании, чтобы Патриция и в самом деле умерла. Одна лишь мысль о ней приводила его в ярость!

До него донесся из холла голос Джейн, просившей Томаса распорядиться насчет кареты. В одно мгновение граф очутился у двери – и застыл на месте.

Джейн медленно подняла на него взгляд.

А он смотрел во все глаза, но не на нее, а на сундуки и чемоданы, стоявшие в холле, и кровь отливала от его лица… от всей его души.

– Я не могу оставаться здесь, Николас, – спокойно сказала Джейн.

Он бешено сверкнул глазами:

– Ты меня бросаешь?

– Мне лучше вернуться на Глосестер-стрит, – сказала она, и ее губы задрожали.

– Ты не можешь уехать!

– Я не могу остаться! – воскликнула она. Джейн была еще бледнее, чем граф. – Я ведь больше не жена тебе, Николас, неужели ты забыл?

Сердце графа пронзила нестерпимая боль.

– Джейн, я же говорил тебе, все устроится!

– О да! – с горечью откликнулась она. – Решение очевидно. И оно единственное. – Глаза Джейн наполнились слезами. – Но, как ни посмотри, твоя жена вернулась, и я не могу оставаться в твоем доме.

– Не уезжай, – хрипло попросил граф.

– Подумай, Ник! Подумай о детях! Мы не можем ввергнуть их в новый скандал, видит Бог! – Джейн закусила губы, и слезы потоком хлынули по ее щекам.

Если бы дело касалось только графа, он бы наплевал на все скандалы в мире. Но ему приходилось теперь думать о Джейн и детях, защищать их. Да, если бы Джейн осталась в его доме, после возвращения Патриции, это было бы воспринято светом как крайнее неприличие и аморальность. Но от этих рассуждений графу не становилось легче, боль его не ослабевала.

– Я… я, пожалуй, пойду, – сказала Джейн после долгого тяжелого молчания.

Граф не ответил. Он смотрел, как она уходит, не зная, как ему вытерпеть, перенести все это. Но потом он попытался утешить себя тем, что она ведь будет совсем недалеко, на Глосестер-стрит, так она сказала, и это действительно единственное в этот момент решение. Но где же этот чертов адвокат?!

Ник вышел из дома следом за Джейн. Она уже садилась в карету, в которую забралась Молли с Николь на руках. Граф бросился к Джейн, схватил ее, развернул и впился в ее губы обжигающим, безумным поцелуем. Джейн не ответила, она была слишком потрясена, и ее душа оцепенела.

– Я приеду к вам утром, – пообещал граф. На ее глазах снова заблестели слезы.

– Прощай, Николас.

– До завтра, Джейн, – твердо сказал он, а потом долго стоял у двери, провожая взглядом карету, которая катила по подъездному пути, к кованым воротам, на Тависток-сквер…

Адвокат графа, Генри Фелдинг, был высоким, худощавым, немножко нервным человеком. Но как юрист он был великолепен. Он явился четвертью часа позже.

– Где вас носило? – зарычал на него Ник.

– Прошу прощения, милорд, но в это время слишком сильное движение на улицах. Как поживает ваша супруга? – вежливо поинтересовался Фелдинг.

– Моя жена, черт бы побрал ее грязную душу, воскресла! Фелдинг был явно ошарашен.

– Моя первая жена! – скрипнув зубами, пояснил Ник. – Патриция Вестон Шелтон! Она жива, она в Лондоне!