Доктор Ширлинг подтвердил, что Конни может приехать в приют за две недели до предполагаемой даты родов. В каком-то смысле это было даже интересно. Можно будет наконец ничего не скрывать, не врать, испытать облегчение просто от того, что вокруг такие же, как ты. Никакого больше притворства, долой кошмарный корсет, который впивается в живот и врезается в кожу. Здесь можно будет спрятаться и наконец спокойно подумать о будущем.

Единственным хорошим моментом за последнее время стало то, что она превосходно сдала экзамены – результаты наконец пришли, Невилл переслал ей их. А вот от бабули ни словечка.

О том, где она сейчас, знают только Диана и Невилл. Так оно вернее.

Конни тщательно упаковала вещи, маленькое одеяльце положила сверху. За зелеными воротами она будет в безопасности. А после? Туман. Дальше рождения малыша ее мысли не простирались. Ах, как же ноет спина, и ноги отекли от этой жары. Скорей бы уж отдохнуть.

Диана поцеловала ее и помахала рукой из машины.

– Я приеду навестить тебя. Ты не одна, помни об этом!

– Как же мне вас благодарить?! – расплакалась Конни. – Вы помогли мне не сойти с ума.

– Я сделала то, о чем попросила бы меня твоя мама. Ты вот не будь слишком гордой, не стесняйся просить о помощи. И все-таки подумай о том, что сказал тебе врач. Ради бога, не считай меня жестокой, но столько бездетных пар мечтают о ребеночке, которого они полюбят всей душой… У тебя впереди целая жизнь, ты сможешь начать всё с чистого листа. Тебе всего восемнадцать, не взваливай сейчас на себя заботы о ребенке. На поддержку семьи рассчитывать не приходится. А без нее ты не справишься. Не обрекай своего ребенка на нищету только из чувства долга, что ты должна поступить правильно. Дай ему шанс на лучшую жизнь.

Как не хотела Конни все это выслушивать! Не сейчас, пусть пройдет еще какое-то время, она успеет об этом подумать…

– Пока, Диана. Пожалуйста, навестите меня.

Всё, теперь укрыться от всех, затаиться и ждать. Думать только на день вперед. Дальше – туман и страх.

* * *

Путь от зеленых ворот до входа в дом оказался неблизким, и с двумя полными сумками из дерюжки она с трудом его одолела. Позвонила в звонок, едва дыша от усталости и волнения. Дверь открыла молодая девушка на сносях.

– Мисс Уиллоу! Тут еще один ягненочек на заклание! – крикнула она, обернувшись и растягивая слова на йоркширский манер. В глубине коридора показалась женщина средних лет.

– Довольно, Дорин, – оборвала она ее, вытирая руки о фартук. – Проходите, проходите. Вы, должно быть, мисс Уинстэнли? – спросила она, особо подчеркнув слово «мисс». – Она из пациенток доктора Ширлинга. Мы, честно говоря, ждали вас на прошлой неделе. Боюсь, у нас сейчас все места заняты, – добавила она, оглядывая Конни сверху вниз.

Конни была одета в свое лучшее платье-сарафан, на ногах туфли-балетки.

– Простите, я задержалась. Помогала своей тете в Лидсе… – Но женщина уже не слушала ее, а молча перетаскивала сумки через порог.

– Боже, да что же в них? По кухонной раковине? Оставайтесь, раз приехали, найдем для вас место! Дорин покажет вам, где тут что. У меня сейчас срочные дела. Одна из наших девочек начала рожать. Так что вернемся к формальностям позже.

– Добро пожаловать, чувствуйте себя, как дома! – хихикнула Дорин. На вид ей было не больше четырнадцати. Конни никогда прежде не видела такого огромного живота у такой юной девушки. – Не обращайте на нее внимания. Это мисс Уиллоу – мы называем ее Киска: то мурлычет, то ворчит. Она тут всем заправляет, когда заведующая занята. Я Дорин Хьюит, – и она застенчиво протянула ей руку.

– Конни Уинстэнли, – ответила Конни, стараясь держаться храбро и дружелюбно, тогда как на самом деле ее сковал ужас. Холл оказался просторным, пол выложен мозаикой, на второй этаж полукругом поднимается дубовая лестница, окно на ее площадке украшено витражом, ярко окрашивающим проходящий через него солнечный свет. Пахнет какими-то чистящими средствами и подгоревшим тостом.

В общей комнате отдыха – продавленные кресла и телевизор. Под лестницей, выстроенные в ряд, – коляски, очень старые, видавшие виды. На стене у лестницы изображение Иисуса с лампой – копия «Светоча мира» Холмана Ханта. Откуда-то доносится плач малыша, радио пытается его перекричать.

Внезапно на нее накатило отчаяние от одиночества и стыда, от несоответствия таких элегантных комнат и такой обшарпанной обстановки – дом словно попытались лишить всего, что придавало ему цвет, тепло и вкус. Словно и так сойдет для этих презренных особ.

Окна были раскрыты, и рамы чуть поскрипывали на сквозняке. Дорин вперевалку поднялась по лестнице, показывая Конни спальни.

– Дородовые палаты налево, матери с младенцами направо, – улыбнулась она. – Ванная прямо по коридору, но дверь за собой не запирай, мало ли что. Да, и кошелек не оставляй без присмотра…

Сердце заныло. Куда же она попала?!

– Сейчас по расписанию у нас тихий час: лечь в кровать, поднять ноги и чтобы никаких прихорашиваний перед зеркалом, – тут Дорин кивнула в сторону девушки, прикрывшей веки двумя кружочками огурцов. – Нашей заведующей не нравится, когда на лице косметика или когда кто-то красит ногти, сидя на покрывале.

– А как здесь вообще? – спросила Конни, усаживаясь на железную кровать и уныло ощущая жесткость матраса.

– Ну, не курорт, – опять улыбнулась Дорин. – Но сойдет.

– У тебя такой живот, что, кажется, вот-вот лопнет. Тебе когда рожать?

– Говорят, у меня двойня, не повезло, – вздохнула она. – Родить могу в любой момент. А ты?

Боже, да как же этот ребенок собирается воспитывать двойню?!

– Дней через десять. Скорей бы. Ни во что не влезаю, – простонала Конни. – Только бы жара снова не накатила.

Ей выделили уголок в комнате на пятерых: кровать, тумбочка, маленький шкафчик, стул и крючок на двери. В комнате был большой мраморный камин – замурованный так, чтобы не пришло в голову его топить, и красивая лепнина на потолке, наводившая на мысли о том, что он видал и лучшие дни. Если бы комнату немного освежить новой краской, она смотрелась бы лучше. Пол был покрыт линолеумом с рисунком – какие-то ломаные линии и зигзаги. Занавески висели неровно и казались помятыми. Окна выходили на лужайку перед входом. Клумб не было, газонов или горок – тоже. Только какая-то пихта и высокая изгородь, закрывающая обитательниц этой юдоли стыда от внешнего мира.

Остальное население комнаты лежало на кроватях пузами кверху, с любопытством разглядывая Конни. Дорин подошла к своему поручению ответственно и представила ее всем.

– Это Шейла. Это Джун. Это Эвелин Сиксмит. А это Конни.

Конни по очереди улыбнулась каждой из них.

– Добро пожаловать в отель, где разбиваются сердца, – провозгласила Джун, по виду одного возраста с ней.

Распаковать вещи оказалось делом нехитрым, и вскоре, повернувшись ко всем спиной, Конни выложила горку книг: Шарлотта Бронте, Элизабет Гаскелл, Джордж Эллиотт – все, что требуется прочесть к следующему семестру, если, конечно, она когда-нибудь сможет попасть в университет. Когда она оторвалась от книг и обернулась к соседкам, то обнаружила, что они таращатся на нее в изумлении, словно она явилась к ним с какой-то другой планеты.