вам кажется наилучшим, и он приносит извинения за свою неспособность защитить и воспитать души своего архиепископства так, как Бог требует от Своих священников. И, - Адимсин спокойно посмотрел в глаза Стейнейру, - он осмеливается дать нам последнее указание как наш архиепископ.

- И что это за директива?

- Он не приказывает нам, потому что говорит, что чувствует, что больше не имеет на это права, но он настоятельно просит нас остаться здесь, в Чарисе. Он говорит, что боится, что, если мы вернемся в Зион или на земли Храма, нам тоже придется отвечать перед инквизицией. Он принимает свою судьбу, но как наш священнический настоятель, он повелевает нам беречь наши жизни от несправедливого наказания и судебного убийства, оставаясь вне досягаемости инквизиции. И он умоляет нас сделать все возможное, чтобы искупить его неудачу - и нашу - как духовных пастырей Чариса.

Стейнейр откинулся на спинку стула, его глаза были задумчивыми. Он никогда бы не ожидал такого письма от Эрейка Динниса. И все же он не сомневался, что оно подлинное, и задавался вопросом, какое духовное возрождение пережил Диннис в руках инквизиции, чтобы написать его. В любом человеке есть что-то хорошее. Стейнейр верил в это так же твердо, как в то, что утром взойдет солнце. Но в одних это добро было более глубоко спрятано, более глубоко похоронено, чем в других, и он думал, что добро в Эрейке Диннисе было безвозвратно погребено под горой беспечной продажности и участия всей жизни во внутренней коррупции Храма.

Но я ошибался, - подумал он. - Перст Божий может коснуться кого угодно, где угодно, самыми невероятными путями. Я тоже всегда в это верил. И здесь, в конце жизни Эрейка Динниса, Бог, несомненно, прикоснулся к нему.

Архиепископ закрыл глаза и произнес краткую, горячую молитву благодарности за то, что даже в самом конце Диннис нашел свой путь к Богу с ясными глазами, несмотря на развращающие линзы, через которые его учили искать Его. Затем Стейнейр выпрямился и посмотрел на своих посетителей.

Теперь он понял, какую особую хрупкость почувствовал в Адимсине. Как и Диннис - и в отличие от Уилсина - Адимсин был человеком, чья вера занимала второе место после его светских обязанностей... и возможностей. В "судьбе и письме Динниса" он увидел свое зеркальное отражение, и это, должно быть, был ужасающий проблеск. Тем не менее, в отличие от Динниса, у него была возможность извлечь выгоду из опыта в этом мире, а не просто в следующем. Он мог выбирать, какие решения он примет в оставшейся ему жизни, и для Стейнейра было очевидно, что он находил эту возможность столь же пугающей, сколь и волнующей, как и поводом для стыда, так и шансом хоть как-то загладить свою вину.

Однако для юного Уилсина это, должно быть, было совсем другим потрясением. Стейнейр лучше, чем кто-либо другой, знал, что Уилсин питал мало иллюзий относительно того, как действия Церкви так часто предавали дух ее собственного Священного Писания. Но масштабы коррупции и ужасающие меры, на которые была готова пойти храмовая четверка, должно быть, ударили по нему, как кувалдой. И в отличие от Динниса и Адимсина, Пейтир Уилсин никогда не забывал, что он Божий священник, никогда не позволял коррупции вокруг себя и за его спиной отвлекать его от собственных духовных обязанностей.

И теперь один из самых безупречных слуг Матери-Церкви, которых когда-либо знал Стейнейр, столкнулся с призывом падшего архиепископа, чья испорченность, должно быть, была очевидна Уилсину с самого начала, повернуться спиной к Матери-Церкви. Отрицать ее власть, отвергнуть ее требования. Одна из жертв самой инквизиции приказала священнику инквизиции бросить вызов самому великому инквизитору.

- Да смилуется Бог над Своим верным слугой Эрейком, - пробормотал Стейнейр, коснувшись сначала своего сердца, а затем губ.

- Аминь, - эхом отозвались Адимсин и Уилсин.

- Я потрясен и встревожен судьбой архиепископа Эрейка, - сказал тогда Стейнейр. - И все же, я верю, что в конце своей жизни он поднялся до уровня и осознания Бога, которого когда-либо достигают слишком немногие из нас.

- Тем не менее, я должен сказать вам обоим, что один пункт доктрины, по которому я и Церковь Чариса категорически не согласны с доктриной совета викариев, заключается в праве - и ответственности - любого дитя Божьего самостоятельно судить, где на самом деле лежит право и что это требует от него или от нее. Роль Церкви состоит не в том, чтобы диктовать, а в том, чтобы учить - объяснять, воспитывать и предписывать. Роль индивида состоит в том, чтобы осуществлять свою свободу воли в любви к Богу и делать то, что правильно, потому что это правильно, а не просто потому, что у него нет другого выбора.

Уилсин слегка пошевелился в кресле, и Стейнейр посмотрел на него.

- Я говорю вам это, отец Пейтир, потому что отказываюсь вводить в заблуждение вас или любого другого человека относительно моей собственной позиции по этому вопросу. Ни один мужчина или женщина не могут по-настоящему выбрать служение Богу, если они в равной степени свободны отказаться служить Ему, и Бог желает, чтобы Его люди приходили к Нему с ясными глазами и радостью, а не съеживались в ужасе перед инквизицией и проклятием Ада. Я намерен дать понять всем, что я отказываюсь злоупотреблять властью своего поста, чтобы диктовать совести священников или мирян. В этом источник той самой коррупции и случайного злоупотребления властью "во имя Бога", которые привели нас к нынешнему разрыву с советом викариев. Когда Мать-Церковь решает, что она может приказывать своим детям все, что пожелает, тогда ноги ее священства твердо стоят на пути во тьму. Как архиепископ, возглавляющий церковную иерархию здесь, в Чарисе, я могу определять политику, принимать решения и давать указания как епископату, так и священству. И, если эти инструкции будут нарушены или проигнорированы, у меня есть право и ответственность отстранить тех, кто по совести не может повиноваться мне, от любых должностей, которые они могут занимать в этой иерархии, Но священник остается священником навсегда, отец. Если он не будет признан бесспорно виновным в грехе и злоупотреблении своим служебным положением, никто не может отнять у него эту должность или отказать ему в его призвании. Также я - или любой другой человек - не имею права отлучать от церкви, пытать или убивать любого мужчину или женщину, которые просто не верят или не могут верить в то, во что верю я.

Уилсин