Настя приходит ко мне каждый день, сидит рядышком, но комнате всегда есть кто-то третий, из-за кого ей спокойнее находиться рядом. Она не горит желанием говорить, поддерживать беседу с тем, кто был так мстителен и безжалостен в своем эгоизме и, тем более не хочет быть со мною ни сейчас и ни когда-либо в будущем, но я не отступлюсь. Не теперь, когда вел задушевные беседы с чудо-доктором.

Она сказала, что ее любовь перегорела, опала пеплом на асфальт, когда я ее высадил на пустынной трассе. Я делал ей больно не раз и не два. Вообще удивляюсь как ее сердечко сохранило ко мне теплые чувства за все это время. Наверное, методы доктора небезнадежны, раз я смотрю на нее, любуюсь и внутри не вскипает ни злость, ни ревность и нет ощущения, что если подпущу ее ближе, под кожу, вплотную к заветной дверце в сердце, то мной воспользуются, предадут, бойко топнув ножкой на тонком каблучке.

Сегодня она пришла двенадцатый раз, значит я здесь две недели. И каждый день “добрый” доктор ковыряет мне мозги по три часа к ряду, и после каждого сеанса качает головой, говоря, что терапия идет слишком медленно, дает таблетки, а медсестра ставит уколы, а после я выгуливаю зверя в специальном зале, там медбрат, инструктор, дрессировщик и еще один садист помогают моему тигру вернуть физическую форму. В форме зверя я действительно очень ослаб и исхудал.

Михаил Аркадьевич уверяет, что выздоровление мое только в моих руках, а я, видите ли, мало прикладываю усилий для этого. Мне слов цензурных и весьма грубых не хватает для этого доктора, что выразить глубину своих эмоций по этому поводу.

Уже десять минут к ряду любуюсь своей девочкой, пусть она грустная, но рядом. Замечаю, что она похудела и мне это не очень нравится.

- Настя, - произношу негромко, но она все равно вздрагивает и переводит большие карие, печальные глаза с окна на меня, - мы можем поговорить наедине?

Она молчит и смотрит на медбрата, что сегодня дежурит, чуть испуганным взглядом.

- Настя, я не обижу, правда. Вы можете нас оставить? - обращаюсь в крупному парню.

- Я сделаю так, как скажет девушка.

- Настя, ты боишься меня?

- Вы можете идти, - сказала она не мне.

- Вы уверены? Я буду за дверью, кричите, если что, - и с довольной ухмылкой вышел, но замок не щелкнул, значит, не доверяет и дверь приоткрыта.

- Настя, поговори со мной, немного. Расскажи, как у тебя дела?

- Нормально дела. Я не знаю, что тебе рассказать.

- Тебе не слишком сложно ездить ко мне?

- Все хорошо, иногда Павел подвозит, он всегда сразу к доктору идет, узнавать как у тебя дела.

При упоминании друга и начальника внутри разверзлась ледяная бездна ревности, пришлось прибегнуть к советам доктора с глубоким дыханием, чтобы справиться с приступом ярости.

Настя моя, смотрела на меня дикими, испуганными глазами, а когда я поднял голову, спросила, почему-то шепотом:

- Тебе плохо? Доктора позвать?

- Спасибо, малыш, - голос оказался очень хриплым, пришлось прочистить горло. - Со мной все в порядке уже, не нужно доктора.

- Ладно. А ты как здесь, очень скучно?

- Что ты! Замечательный Михаил Аркадьевич и его помощники не дают мне скучать! А потом приходишь ты и все становится еще лучше. Тебе не говорили сколько продлится лечение?

- Нет, твой врач на этот вопрос предпочитает давать очень туманные ответы. И прогнозов не делает, - она улыбнулась.

Почувствовал необычное тепло в груди и захотел ее обнять, но нельзя. Трогать ее доктор вообще запретил до тех пор, пока он меня не выпишет. Я даже руку ее в свою ладонь взять не могу. Какие странные у меня мечты, интересно, что на это скажет любимый врач.

Я до сих пор помню, какой нежной она была в наш первый раз. Какая на вкус и запах кожа моей Насти, как сладко в ней быть, какая она мягкая на ощупь и какая бархатная у нее кожа, прелестный румянец и ошалелый взгляд.

- Обожаю твои кудряшки. И улыбку.

Она засмущалась и я вновь увидел этот румянец.

Не знаю как это случилось и не верю, что я сам сказал это:

- Прости меня.

Настя посмотрела на меня долгим и столь пронзительным взглядом, что мурашки побежали по телу. И член встал. Жесть.

- Не знаю, как простить тебя. Я могу сказать, что прощаю, но обида так глубоко, что одним словом не могу ее выпустить. Со мной раз в неделю ведет беседы Михаил Аркадьевич. Он говорит, что я себя любить перестала, как полюблю, так и обиды отпущу. Потому что человек, который любит себя, он не обижает себя, то есть не держит обид и другого негатива. Мне всегда светлее и легче после его бесед, но все равно не могу. Он говорит, что не хочу, наверное, так и есть.

Она снова грустная и смотрит в окно.

- Мне пора.

- Да, пора, - я тоже посмотрел в окно, - спасибо, что выслушала.

Она ушла, но вернулась на следующий день.

Теперь несравненный доктор Михаил Аркадьевич ковырял мои мозги еще азартнее и, наконец, выдал:

- Думаю, еще пару-тройку недель и ты почти здоров. Терапию препаратами на дому придется проводить еще месяца три. Навещай старика не реже раза в неделю.

Я понимал, что его рекомендации, читай: приказы, я обязан выполнить, иначе врач меня быстро упечет в клинику на подольше, еще и Насти лишит. Знал, что этот “добрый” доктор запросто может начать шантажировать тем, что не позволит моей паре навещать меня и я старался не давать ему такого повода.

После того дня, когда я искренне попросил прощения у своей женщины, наши встречи изменились. Стали уютнее, Настя смотрит теплее, охотнее идет на контакт, пусть не сразу, но постепенно стала подробнее отвечать на вопросы.

Я тоже старался больше рассказывать про свой быт в больнице, пусть с юмором у меня это делать не получалось, но даже то, что делюсь сухими фактами помогало общению и, смею надеяться, сближению.

В день, когда меня выписали, я считал себя самым счастливым, так как забирает меня моя Настя. Уж не знаю, как такое чудо совершил мой доктор, от которого у меня озноб по спине проходит, но я ему несказанно благодарен. Что самое интересное, Настя его не боится. На это Михаил Аркадьевич мне любезно пояснил:

- Настя твоя, добрейшей души человек, которого ты почти сломил. К ней я применял другие методы лечения, нежели к тебе. Ты делаешь из меня монстра больше, чем я есть, - он улыбался.

Жить с ней оказалось легко и сложно одновременно. Я старался к ней не прикасаться, так как боялся сорваться. Но нужно соблазнить девушку, долго так не выдержу.

Раз в неделю, как и требовал Михаил Аркадьевич, я приезжал на сеансы. Однажды рассказал о страхе прикосновения, что боюсь навредить. На что доктор отчихвостил меня в ультимативной форме и долго вещал о важности простых прикосновений, что на данной стадии лечения любые касания это лекарство для истерзанного зверя. Разумеется жесткий контроль и отслеживание своих реакции необходимы, но главное тормозить свой эгоизм, слушать реакцию девушки. В тот прием доктор увеличил на два часа занятия в зале для оборотней и назначил обязательные ежедневные пробежки зверем в нашем лесу под надзором его хорошего знакомого.