Как предложила Соня, они называли друг друга Сократ и Ксантиппа[296]. Она откармливала его: «Когда мы поженились, он был высоким, худым и выглядел так, словно недоедал. Мне, по счастью, нравится явственно аскетический тип, но Г. Ф. был слишком уж худым даже для моего вкуса, поэтому я взяла за обыкновение готовить сбалансированную пищу по вечерам, подавать питательный завтрак (ему нравилось сырное суфле! – довольно неподходящее блюдо для завтрака), и я оставляла ему несколько (почти дагвудовских)[297] сэндвичей, кусок торта и кое-какие фрукты на обед (он любил сладкое) и постоянно говорила, чтобы он обязательно выпил чая или кофе. Все это было, конечно же, пока я держала торговлю в Нью-Йорке…»

В результате вес Лавкрафта, в последние несколько лет уже превышавший сто сорок фунтов, достиг почти двухсот[298]. Соня полагала, что при таком весе он «выглядел и чувствовал себя чудесно».

Все еще надеясь стать солидным семейным человеком, Лавкрафт вместе с Соней купил два участка земли в Йонкерсе. Они планировали, что на большем участке однажды постоят дом, достаточно большой для них самих и тетушек Лавкрафта, в то время как участок поменьше держали в качестве вложения средств. В конце июля Лавкрафт написал йонкерсской «Хоумлэнд Компани» о невозможности продолжения еженедельных выплат по сто долларов. Очевидно, компания по продаже недвижимости согласилась продолжать иметь дело с Лавкрафтами, поскольку несколькими годами позже Соня все еще обладала правом на владение участками, и по ее просьбе ее сводный брат продал сначала один участок, а затем другой.

Лавкрафт совершал с Соней длительные прогулки по старинным местам и часто наведывался в знаменитые нью-йоркские музеи. Как он говорил: «Что толку жить в большом городе, если не пользоваться этим с толком?»[299]

В течение этого времени и Лавкрафт, и Соня испытывали чувство, что каждый уступает другому в чем только можно – явление, знакомое женатым парам. Соня писала: «Я совершенно держалась в тени и уступала ему во всех вопросах и домашних проблемах, независимо от их значимости – с тем, чтобы устранить или ослабить, если возможно, какие-то комплексы, которые могли у него быть. Даже касательно расходования заработанных мною денег я не только советовалась с ним, но и старалась дать ему почувствовать, что именно он является главой семьи».

Между тем сам Лавкрафт описывал свое положение так: «Я низведен до положения полнейшего подчинения и никогда не отвечаю на супружеское замечание кроме как „Да, моя дорогая!“ в самой что ни на есть семейной манере».

Едва Лавкрафт начал семейную жизнь в Бруклине, как в «Виэрд Тэйлз» произошли потрясения. Хеннебергер был по уши в долгах, задолжав по меньшей мере сорок три тысячи долларов, а возможно, и все шестьдесят. Он и Байрд, его редактор, разошлись раздраженными друг на друга. Выпуски журнала за май и июнь 1924 года так и не были изданы.

Взяв редакторство на себя, Хеннебергер (с помощью Отиса Адельберта Клайна, молодого автора бульварных романов и литературного агента) сумел издать «юбилейный выпуск» двойного объема за май, июнь и июль 1924 года. Он мог бы оказаться и последним выпуском, если бы не дурная слава рассказа Эдди и Лавкрафта «Любимые мертвецы» и последовавшие попытки запретить журнал, придавшие «Виэрд Тэйлз» жизненных сил.

Подыскивая нового редактора, Хеннебергер подумал о Лавкрафте. В марте он написал ему из Чикаго, интересуясь его мнением. Вместо того чтобы обрадоваться, Лавкрафт пришел в ужас. Он писал Фрэнку Лонгу: «Дедуля намерен устроиться здесь и заняться интенсивным загоном наличных на местных пастбищах, если только… не грянет гром из конторы „Виэрд Тэйлз“ и не переместит меня в мерзкий, современный и отталкивающий своей грубостью ЧИКАГО… Чертова возможность!.. Этот честный, но неотесанный Хенни пишет, что он совершает радикальное изменение в политике „Виэрд Тэйлз“ и что у него есть идея совершенно нового журнала, посвященного ужасам По и Мейчена. Этот журнал, по его словам, будет „как раз в моем духе“, и он хочет знать, не подумаю ли я над переездом в ЧИКАГО, чтобы его редактировать! О господи, о Монреаль! Это, может, и чепуха, но твоя бабуля убеждает меня принять приглашение, если оно явственно последует вместе со всеми необходимыми гарантиями. Я и помыслить не могу об этом без дрожи – только подумай, какая трагедия этот переезд для старого антиквара, только погрузившегося в наслаждение от реликвий почтенного Нового Амстердама! С. Г. совсем не против проживания в Чикаго – но ведь здесь колониальная атмосфера, которая дает мне само дыхание жизни. Я бы не стал раздумывать над подобным переездом, даже если предложение было бы действительным, не исчерпав прежде все виды риторики, пытаясь убедить Хеннебергера позволить мне редактировать на расстоянии. И есть опасение, что вся эта чертова затея провалится после нескольких номеров, оставив меня на мели среди чуждых пейзажей Запада… Можешь держать пари, что твой дедуля будет тщательно разглядывать что-либо подобного рода, прежде чем обдумать это серьезно! Впрочем, все это может быть пустой болтовней»[300].

В результате Лавкрафт дал Хеннебергеру уклончивый ответ. Хотя Хеннебергер и писал: «Я предлагал ему стать редактором „Виэрд Тэйлз“», я не нашел других свидетельств, подтверждающих, что Лавкрафту действительно предлагали редакторство «Виэрд Тэйлз», или что он отказался переезжать в Чикаго, или что он отклонил какое-то действительное предложение редакторства. Хеннебергер, однако, много раз ездил в Нью-Йорк и несколько раз встречался с Лавкрафтом, и он был изрядным болтуном. Так что предложение редакторства «Виэрд Тэйлз» могло быть сделано во время этих встреч. В любом случае, к тому времени, когда Хеннебергер все-таки сделал Лавкрафту твердое предложение, он уже не руководил «Виэрд Тэйлз», обзаведшимся новым редактором.