— Вы меня извините, полковник, дело не в этом. Разве он может предложить что-нибудь такое, чего не можете предложить вы? Место в избирательном списке, авторитет, важный пост? У вас гораздо большие возможности… Главное, что он обещает править в соответствии с духом времени и проводит это в жизнь.

— Править? А разве он победил на выборах?

— Ему не нужно побеждать. Он проложил улицу вдоль берега моря, открыл газету, помог приобрести автобусы, договорился о создании банковского агентства, добился присылки инженера для расчистки прохода в бухту. Это ли не значит управлять? Вам подчиняются префект, полицейский комиссар, власти в поселках. Но правит, и уже давно, Мундиньо Фалкан. Поэтому я и пришел к вам: в крае не может быть двоевластия. Я выбрался из своего угла, чтобы поговорить с вами. Если так будет продолжаться, дело кончится плохо. Ведь вы уже послали людей поджечь тираж «Диарио де Ильеус», а в Гуараси чуть не убили вашего человека. Это было хорошо для прежних времен, тогда ничего другого и быть не могло. Но теперь это не годится. Поэтому я и постучался в двери вашего дома.

— И что же вы хотите мне сказать?

— Что есть только один выход из положения. Один-единственный, другого я не вижу.

— И какой же? — Голос полковника звучал резко, теперь собеседники казались врагами, которые столкнулись лицом к лицу.

— Я ваш друг, полковник. Я голосую за вас уже двадцать лет. И никогда у вас ничего не просил, только один раз пожаловался, и то было на что… Я пришел к вам как друг.

— И я вам за это благодарен. Можете говорить.

— Есть только один выход: это соглашение.

— Соглашение? С этим чужаком? Да за кого вы меня принимаете, полковник? Я не шел на компромисс, даже когда был молод и рисковал жизнью. Но я честный человек, поэтому не склонюсь и теперь, когда близка моя смерть. Не говорите мне больше об этом.

И тут вмешался Тонико. Мысль о соглашении пришлась ему по вкусу. Несколько дней назад Мундиньо побывал на фазенде Алтино. Очевидно, это предложение исходит от экспортера.

— Дайте полковнику высказаться, отец. Он пришел как друг, и вы должны его выслушать. Согласитесь вы на его предложение или нет, это уже другое дело.

— Почему вы не займетесь расчисткой бухты? Почему не пригласите Мундиньо в свою партию, не объедините всех и не станете во главе Ильеуса? Здесь никто не хочет вам зла, даже капитан. Но если вы будете упорствовать, вы проиграете.

— У вас есть конкретное предложение, полковник? — спросил Тонико.

— Нет. С сеньором Мундиньо я не хотел говорить о политических делах. Я только сказал ему, что вижу единственный путь: соглашение между вами.

— Ну, а он что? — поинтересовался Тонико, слушавший разговор с любопытством.

— Ничего не ответил, да я и не просил ответа. Но если полковник Рамиро захочет, разве Мундиньо может не согласиться? Если полковник протянет ему руку, неужели он ее оттолкнет?

— Как знать, может быть, вы и правы… — Тонико пододвинул тяжелое кресло к Алтино.

Их диалог был прерван Рамиро Бастосом, который громко сказал:

— Полковник Алтино Брандан, если только это привело вас ко мне, то визит окончен…

— Отец! Но как же…

— А ты прикуси язык. Если не хочешь, чтобы я тебя проклял, выкинь из головы даже мысль о соглашении. Извините меня, полковник, я не хочу вас обидеть, ведь я всегда поддерживал с вами хорошие отношения. В моем доме вы можете чувствовать себя как в своем собственном. Поговорим о чем-нибудь другом, если желаете, но об этом я больше говорить не стану. Послушайте меня: пусть я останусь в одиночестве, пусть мои сыновья меня покинут и переметнутся к чужеземцу, пусть все друзья меня забудут, все, кроме кума Амансио, — а он меня никогда не оставит, в нем я уверен, пусть я окажусь совсем один, но на соглашение не пойду. Пока я жив, я никому не дам верховодить в Ильеусе. То, что было хорошо вчера, может пригодиться и сегодня, хотя бы мне и пришлось умереть с оружием в руках, хотя бы снова пришлось, да простит меня бог, посылать убийц. Я выиграю, полковник, даже если все будут против меня, даже если Ильеус вновь станет бандитским гнездом и разбойничьим краем. — Рамиро Бастос повысил дрожащий голос и встал. — Я выиграю!

Алтино также поднялся и взял шляпу.

— Я пришел к вам с добрыми намерениями, но вы не хотите меня слушать. А я не хочу уйти от вас врагом, я вас глубоко уважаю. Однако никаких обязательств у меня по отношению к вам нет, я вам ничего не должен и свободен голосовать за кого хочу. Прощайте, полковник Рамиро Бастос.

Старик наклонил голову, глаза его будто остекленели. Тонико проводил полковника до двери.

— Отец очень упрям. Но я постараюсь…

Алтино пожал Тонико руку и прервал его:

— Он действительно останется один. Может, только два-три преданных друга не покинут его. — Юн взглянул на элегантного Тонико. — Думаю, Мундиньо прав, Ильеусу нужны новые люди, только они смогут управлять городом. Отныне я буду с ним. Но вы обязаны оставаться с отцом и во всем слушаться его. Другие имеют право вступать в переговоры, требовать соглашения, даже милости, но не вы, ибо перед вами только один путь. Вы должны оставаться с отцом, хотя бы вам грозила смерть. Иного выхода у вас нет.

Алтино попрощался с белокурой Жерузой, которая с любопытством выглядывала из окна гостиной, и ушел.

— Проклятье!.. Кажется, сам дьявол бродит по городу. Где это видано, чтобы молодая девушка кокетничала с женатым мужчиной? — возмущалась суровая Доротея, стоя на церковной паперти среди старых дев.

— Бедный учитель! Еще, чего доброго, с ума сойдет! Он ходит такой печальный, прямо жалко на него смотреть… — сетовала Кинкина.

— У него очень слабый организм, он и вправду может заболеть, поддержала ее Флорзинья. — Он такой хрупкий.

— Но он тоже хорош, нечего сказать. Так загрустил, что даже стал ухаживать за этой бесстыдницей…

Он не стесняется останавливаться под ее окнами и говорить с ней. Я уже сказала падре Базилио…

— Что?

— Что Ильеус становится краем грешников, настанет день, и господь их накажет. Он нашлет на плантации паразитов, и они уничтожат все саженцы какао… — А что ответил падре?

— Сказал, что я злословлю, и рассердился на меня. Сказал, будто я накликаю беду.

— Ты, конечно, напрасно обратилась к нему… Ведь и у него есть плантации. Нужно было поговорить с падре Сесилио. Он беден и чист душой.

— Я и с ним говорила. Он мне сказал: «Доротея, в Ильеусе дьявол бродит по улицам. Он один тут правит». И это правда.

Они отвернулись, чтобы не видеть Глории, лицо которой освещалось улыбкой, предназначенной для посетителей бара Насиба. Потому что смотреть на нее было все равно что смотреть на грех или на самого дьявола.