Для своей поездки я воспользовался Межрайонной скоростной линией. Сойдя на остановку раньше, чем мне было нужно, я поднялся с платформы на поверхность, и не успел я опомниться, как оказался перед домом Лопаты. К этому моменту Лопата уже давно отошел от преступного промысла и спокойно ковал крепкое семейное счастье со своей любящей и сговорчивой миссис. Ему, разумеется, было невдомек, что судьба отомстила мне за него сполна.

Минут двадцать я бродил вокруг дома Лопаты, потом потихоньку двинулся на север, к «Четырем провинциям».

Уже почти добравшись до бара, я сообразил, что поблизости от него нет ни одного мало-мальски подходящего места, где я мог бы укрыться: в этом отношении район, где находились «Четыре провинции», был хуже некуда. Моя затея со слежкой сразу же показалась мне неудачной и просто глупой; теперь я не сомневался, что если мне встретится кто-нибудь из завсегдатаев бара, я буду мгновенно раскрыт, несмотря на мой наряд.

Замедлив шаг, я незаметно огляделся по сторонам. Многоквартирные дома, автомобили, несколько особняков, прохожие (белые) и небольшой пустырь ярдах в пятидесяти дальше по улице, где иногда гоняли в баскетбол мальчишки… Занятия в Школах уже начались, так что на пустыре никого не было, однако я понимал, что это далеко не самый лучший наблюдательный пост. Единственным местом, которое могло бы мне подойти (с большой натяжкой, впрочем), был узкий проулок между двумя соседними зданиями через пустырь от бара. Укрывшись в этом проулке, я мог следить за улицей и за «Четырьмя провинциями».

Стараясь не спешить, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, я пересек пустырь, чтобы проверить выбранное место. Оно было далеко не идеальным. Если Бриджит выйдет из «Четырех провинций» и повернет налево, я могу вовсе ее не заметить; если она свернет направо, я, пожалуй, сумею ее разглядеть, но для этого мне придется как следует напрячь зрение. Да и торчать в этом проулке бесконечно тоже было нельзя: рано или поздно кто-нибудь из жильцов взглянет в окно ванной комнаты, увидит меня и что-нибудь скажет — или вызовет полицию.

Я еще раз огляделся. Вокруг валялись пустые бутылки, презервативы и разбитый телевизор, а из мусорного контейнера тянуло густой вонью. Что ж, бывают наблюдательные посты и похуже, рассудил я. Главное, чтобы мне удалось спрятаться в тени под стеной — тогда все будет в порядке. Разумеется, я не считал себя многоопытным профессионалом, но и бестолковым новичком я тоже не был. Когда я служил в британской армии (очень недолго, как я уже упоминал), сержант-шотландец, под началом которого мы проходили начальный курс военной подготовки, шепнул мне по секрету, что меня прочат в офицеры или войска специального назначения, потому что, как он выразился, я был хитрым пронырой и порядочной сволочью.

На курсы подготовки офицеров я так и не попал, потому что буквально на следующей неделе угнал штабной «лендровер» и махнул из Олдершота в Кембридж к знакомой девчонке. Как легко догадаться, за этим дисциплинарным нарушением стояла присущая большинству ирландцев любовь к крепким напиткам. Мне, правда, удалось вернуть машину в целости и сохранности, однако мое личное дело стало втрое толще против прежнего, и впоследствии я так и не сумел выбраться из армейских «черных списков». Правда, за самоволку меня не наказали — настолько хорошо ко мне там относились, однако разочарование, которое мои капитан и сержант даже не пытались скрыть, я переживал тяжелее любых нарядов. После этого случая я старался не допускать промахов, и вскоре — хотя я не отслужил еще и года — мне предложили пойти на курсы подготовки капралов. Курсы я так и не закончил, однако сам факт того, что меня туда направили, свидетельствовал, что мои командиры еще не окончательно поставили на мне крест. Вероятно, им казалось, что если я каким-то образом продержусь первый год или два, впоследствии я могу исправно нести службу где-нибудь в захолустье — Западном Тироне или на неудобьях Южного Армага. Во всяком случае, они не оставляли надежды сделать из меня человека и по истечении первого года службы отправили меня на Святую Елену, где мне предстояло пройти курс разведывательной подготовки. Там я не только учился ползать по грязи на брюхе, но и постигал основы полицейской работы, включая тактику наружного наблюдения и принципы планирования спецопераций. Должен сказать, что занятия мне нравились, и не исключено, что в итоге из меня и вышло бы что-нибудь путное, но увы — помешали моя крайняя незрелость. Контракт я подписал, когда мне только-только исполнилось семнадцать, и я был еще слишком молод, чтобы подчиняться дисциплине и безоговорочно уважать начальство, да и всю британскую армию, так ее и растак. Драка в баре, когда я чуть было не прикончил местного овцевода, рыбака, или чем они там, на Святой Елене, занимаются, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения командования. Меня посадили на гауптвахту, а потом дали под зад коленом.

В итоге на курсах разведчиков я проучился совсем немного, но кое-что все же усвоил. Меня научили, как закалять тело и душу, научили метко стрелять и показали (что было сейчас весьма кстати), как устраивать засады и выжидать. Капральские курсы пригодились мне несколько недель спустя, когда я обнаружил за собой слежку, но сейчас полезнее оказались навыки разведывательно-оперативной работы. Преподавал их штаб-сержант Специального военно-воздушного полка, уроженец Нортумберленда, что явствовало из его чудовищного выговора: свое дело он знал, но понять его было совершенно невозможно. Впрочем, если поднапрячься, кое-что полезное разобрать все-таки удавалось. Штаб-сержант научил нас, как не заснуть в засаде и как покемарить, когда есть такая возможность, а заодно поведал, что святая Елена была англичанкой и что все легенды о мужских возможностях Наполеона — брехня. В числе этих разнообразных и идиллически-неторопливых отступлений, которые нам приходилось выслушивать на продуваемых всеми ветрами скалистых берегах восточной оконечности острова, было и то, согласно которому не стоило верить фильмам, где легавые ведут наблюдение, держа в одной руке чашку с кофе, а в другой — свежий пончик. «Никогда, — предупреждал сержант, — не бери в засаду мочегонное, особенно если идешь на задание один. Можно забыть о чем угодно, но нельзя забывать как следует помочиться перед выходом». Это было главное и основное правило; все прочее касалось выбора места и умения ждать.

Ну что ж, спасибо, сержант, за науку… Я прошел вдоль проулка подальше, основательно помочился, потом нашел подходящее место и стал ждать. Я был совершенно неподвижен и исключительно терпелив. К счастью, я успел бросить курить, и теперь мне было легче выносить долгое ожидание. Легче и проще. У меня осталось всего две заботы: дышать и глядеть в оба. Примерно час я просидел под стеной на корточках, потом изменил положение и сел по-турецки; спустя еще какое-то время я встал. Все мои движения были неторопливы и четки. За все это время — даже когда я менял позу — мой взгляд ни на секунду не оторвался от улицы и оставался зорким и пристальным.

Я был все так же собран и насторожен и пятью часами позднее, когда в поле моего зрения появилась Бриджит. На ней было полупальто из верблюжьей шерсти, черные джинсы и черные туфли ручной работы. Волосы она убрала назад, а через правое плечо перекинула небольшую изящную сумочку. Бриджит слушала плеер, и я решил, что это упрощает мою задачу. Я дал ей дойти до конца улицы и повернуть направо и только потом покинул свое укрытие и быстро зашагал через пустырь. Впрочем, мне с моей ногой было не развить третьей космической скорости, поэтому когда я завернул за угол, то увидел, что Бриджит преодолела половину следующей улицы и снова повернула направо. Она явно шла не к станции подземки, и я попытался угадать, куда она направляется. Ну-ка, что там у нас есть на этой улице? Я пытался вспомнить. Еще один бар, ирландский продуктовый магазин, писчебумажный магазин, мясная лавка, булочная… что еще? Я никак не мог сообразить, куда она идет. Станция подземки и парк Ван-Кортленд располагались чуть дальше, у подножия холма, но если бы Бриджит шла туда, она бы свернула налево еще у «Четырех провинций» и сократила свой путь на несколько кварталов.