Все шутили, и хотя Танзи припомнила только шутку про коричневую и сморщенную, которая есть у каждой женщины, все смеялись, а потом они играли в игру, когда надо прижаться лбом к ручке метлы и бегать вокруг, пока не упадешь, отчего всем ужасно смешно. Мама тоже попробовала, хотя едва ходила с перевязанной ногой и приговаривала «ой-ой-ой», бегая вокруг метлы. И это рассмешило Танзи, потому что так здорово хоть изредка видеть, как мама дурачится. А мистер Николс все время говорил «нет», «нет», «он не станет», «спасибо, лучше он просто посмотрит». Но мама подошла к нему, хромая, и очень тихо сказала что-то на ухо, а он поднял брови и спросил: «Серьезно?» И она кивнула. И он сказал: «Ну, тогда ладно». И когда он упал, земля взаправду чуточку задрожала. И даже Никки, который вечно отнекивался, побегал вокруг метлы. Его ноги торчали, как у косиножки, и когда он смеялся, его смех звучал очень странно, вроде «ху-ху-ху», и Танзи показалось, что она сто лет не слышала, как Никки смеется. А может, и никогда.

Сама она обежала метлу шесть раз, пока мир под ногами не взбрыкнул и не покатился. Танзи плюхнулась спиной на траву. Она смотрела, как небо медленно кружится вокруг, и думала, что это немного похоже на жизнь ее семьи. Вечно все немного неправильно.

Они поели, а мама и мистер Николс выпили вина, и Танзи ободрала с костей остатки мяса и отдала Норману, потому что собака может умереть, если дать ей куриные кости. Потом они надели куртки, расставили перед озером чудесные плетеные стулья и смотрели на птиц, пока не стемнело.

– Мне здесь нравится, – произнесла мама в тишине.

Мистер Николс сжал мамину руку, – кажется, это не предназначалось для чужих глаз.

Большую часть вечера мистер Николс выглядел немного грустным. Танзи не знала почему. Может, потому, что их маленькая поездка подошла к концу? Танзи слушала, как гуси и утки крякают и плещутся на дальней стороне озера, как волна набегает на берег, и это были такие умиротворяющие звуки, что Танзи, наверное, заснула, поскольку смутно помнила, как мистер Николс несет ее наверх, а мама подтыкает одеяло и говорит, что любит ее, но яснее всего она помнила, что за весь вечер никто не говорил об олимпиаде, и слава богу.

Видите ли, в чем дело. Пока мама готовила барбекю, Танзи одолжила у мистера Николса компьютер и поискала статистику по детям из семей с низким доходом в частных школах. И через несколько минут обнаружила, что вероятность ее поступления в Сент-Эннз составляет считаные проценты. И она поняла, что неважно, насколько хорошо она справилась со вступительным тестом; ей следовало проверить статистику, прежде чем выезжать из дома, потому что ошибаешься только тогда, когда не обращаешь внимания на цифры. Никки поднялся по лестнице, увидел, чем она занимается, помолчал, похлопал ее по плечу и сказал, что попросит присмотреть за ней пару знакомых ребят, которые учатся в Макартурз на год младше его.

Когда они были у Линзи, папа сказал ей, что частная школа не гарантия успеха. Он повторил это три раза. «Успех зависит от того, что внутри тебя, – сказал он. – От решимости». А потом посоветовал Танзи попросить Сюзи показать, как она укладывает волосы, – возможно, тогда ее волосы будут выглядеть не хуже.

Мама сказала, что ляжет на диване, чтобы Танзи и Никки забрали вторую спальню, но Танзи сомневалась, что мама и правда легла на диване, потому что среди ночи проснулась от ужасной жажды из-за маминой стряпни, спустилась и никого не нашла. А утром на маме была серая футболка мистера Николса, которую он надевал каждый день, и Танзи двадцать минут наблюдала за его дверью, потому что хотела узнать, в чем он спустится к завтраку.

Утром над озером висела легкая дымка. Она поднялась словно по мановению волшебной палочки, пока все носили вещи в машину. Норман обнюхивал траву, медленно виляя хвостом. «Кролики», – сказал мистер Николс (на нем была другая серая футболка). Утро было зябким и пасмурным, вяхири тихо ворковали на деревьях, и Танзи испытывала грусть, оттого что побывала в замечательном месте, но скоро все закончится.

– Я не хочу домой, – тихо сказала она, когда мама закрыла багажник.

Мама вздрогнула:

– Что ты сказала, милая?

– Я не хочу возвращаться домой, – повторила Танзи.

Мама взглянула на мистера Николса, попыталась улыбнуться, медленно подошла к Танзи и сказала:

– Танзи, ты имеешь в виду, что хочешь остаться с папой? И если ты действительно этого хочешь, я…

– Нет. Мне просто нравится этот дом, и здесь очень мило.

Ей хотелось добавить: «А дома ничего хорошего не ждет, потому что мы все испортили, и к тому же здесь нет Фишеров», но было ясно, что мама думает о том же, так как она взглянула на Никки, а он пожал плечами.

– Знаешь, нет ничего плохого в том, чтобы попытаться. – Мама смотрела на них обоих. – Мы все старались, как могли. Не получилось, и все же мы съездили не зря. Мы увидели такие уголки нашей страны, какие никогда бы не увидели. Мы кое-чему научились. Мы разобрались с твоим папой. Мы завели друзей.

Возможно, она имела в виду Линзи и ее детей, но смотрела на мистера Николса.

– Так что в целом я считаю, хорошо, что мы попытались, даже если вышло не так, как планировали. И знаешь, может, дома будет не так уж и плохо.

Лицо Никки ничего не выражало. Танзи знала, что он думает о деньгах.

А потом мистер Николс, который помалкивал все утро, обошел машину, открыл маме дверцу и сказал:

– Да. Что ж. Я думал об этом. И мы сделаем небольшой крюк.

По дороге домой они тихо сидели в машине. Никто не просил включить музыку, и разговоров почти не было. Даже пес больше не скулил, как будто смирился с тем фактом, что эта машина теперь его дом. Все время, пока она планировала поездку, все странные, бурные дни дороги до Абердина Джесс думала лишь о том, как доставить дочь на олимпиаду. Танзи попадет на олимпиаду, напишет тест, и все будет хорошо. Джесс и в голову не приходило, что поездка может оказаться на три дня дольше, чем она планировала, или что в процессе она спустит все деньги. Она ни разу не задумалась, что надо будет где-то ночевать по дороге домой. Или что у нее останется ровно тринадцать фунтов восемьдесят один пенс наличными и банковская карта, которую она слишком боялась вставлять в банкомат – вдруг застрянет?

Ни о чем этом Джесс Эду не говорила. Он сидел, глядя на дорогу впереди, и, вероятно, размышлял о своем отце. Никки за его спиной стучал по клавишам ноутбука, засунув в уши наушники и сосредоточенно хмуря лоб. Джесс подозревала, что он получил доступ в Интернет с помощью какого-то хитроумного гаджета Эда. Она была так счастлива, что Никки говорит, ест и спит, что вопросов не задавала. Танзи помалкивала, положив руку на огромную голову Нормана и не сводя глаз с пейзажа, проносящегося за окном. Каждый раз, когда Джесс спрашивала, хорошо ли она себя чувствует, Танзи просто кивала.

Все это было не так уж и важно. Потому что Джесс кардинально изменилась.