Она рассказала, что впервые увидела эту пьесу, будучи ещё девочкой, испытала тогда потрясение, и до сих пор каждая постановка производит на неё сильное впечатление.

Особенно впечатляющей была завершающая сцена. Когда она разыгрывалась, я даже дышать боялся, чтобы на меня не обрушился гнев других зрителей.

Примечательно, что в этой состоявшей из четырёх актов пьесе не было главного героя. Героями были все — люди, город, сама Испания. Действующими лицами являлись и испанские женщины, и римские солдаты, и даже река Дуэро.

Меня поразило мастерство, с которым Сервантес, показывая тёмные языческие предрассудки, одновременно рисует их носителей героями, отважно защищающими свою свободу от римских поработителей. В одной сцене из разверзшейся земли вдруг является демон, исчезающий затем с жертвенным агнцем. Чародей Марквинио, с чёрным копьём в одной руке и книгой заклинаний в другой, призывает умершего юношу из царства мёртвых, и призрак вещает людям об их долге и их судьбе. Они должны сами разрушить свой город, чтобы оставить римлян и без победы, и без добычи. Захватчикам не должно достаться ни золота, ни драгоценностей, ни испанских женщин.

В перерыве Ана указала мне на одного из зрителей, необычной внешности коротышку.

— Это Хуан Руис де Аларкон, тоже, как и ты, из колоний. Прибыл сюда, чтобы изучать право и теологию, а закончил сочинением пьес. Одно из его произведений, «Подозрительная правда», будет поставлено на следующей неделе.

Руис был кривоногим горбуном с огненно-рыжей бородой, пылающим взором религиозного фанатика, телом карлика и алчным изгибом губ голодного волка. О чём я и сказал Ане.

— Да, он алчен, ибо жаждет известности и даже славы. Что же до телесной немощи, то она благополучно избавляет его от необходимости сражаться как на войне, так и в поединках и позволяет полностью сосредоточить силы и энергию на своём пере и своём garrancha.

— На чём?

— Он считает себя великим соблазнителем.

— Бедняга.

— Это как сказать. Женщины, имевшие с Руисом дело, говорили, что garrancha у него, как у быка.

После представления мы с Аной расслаблялись в её римской бане: я массировал ей ноги, в то время как она курила гашиш. В самом начале нашего знакомства Ана пыталась приучить к мавританскому дыму грёз и меня, однако у меня это снадобье вызвало лишь головную боль. Возможно, причиной тому была моя ацтекская кровь, не принимавшая заморский дурман.

— Расскажи мне, что там вышло у Сервантеса с Матео? — попросил я.

— Матео был в то время начинающим автором, вожаком труппы странствующих актёров... — начала она рассказ.

— Тех самых, с которыми ты сбежала? — прервал её я.

— Естественно. Полагаю, ты уже догадался, что Матео был моим первым возлюбленным. Строго говоря, не первым, кто насладился моим телом, но первым, с кем я сама хотела заниматься любовью.

Я улыбнулся, представив себе эту неуёмную актёрскую парочку в постели. Dios mio, это, должно быть, что-то вроде встречи вулкана с прибоем!

— Ну а почему он всё-таки возненавидел Сервантеса?

— Сервантес писал пьесы, хотя они и не имели той популярности, которая пришла к нему после публикации «Дон Кихота». Матео, в то время совсем молодой актёр, тоже сочинял пьесы и, разумеется, мечтал увидеть их на сцене. И некоторые из них он показал, желая получить отзыв, маститому автору, Сервантесу.

— В частности, историю странствующего рыцаря и старого идальго, сражавшегося с ветряными мельницами, — вставил я.

— Я так точно и не узнала, о чём именно были предполагаемые комедии Матео. Он говорил, что Сервантесу они понравились и одно время они даже были друзьями.

— Похоже на то, что Матео изливал Сервантесу душу. Рассказывал ему обо всех приключениях, которые пережил в поисках вина, женщин и славы.

— Да, Матео тоже намекал на то, что старый писатель «позаимствовал» часть его похождений, и у меня нет причин в этом сомневаться. Событий в жизни Матео и без выдумок хватило бы для того, чтобы заполнить не одну книгу. Но правда и то, что в популярных у зрителей пьесах Матео о рыцарях, драконах и прекрасных принцессах как раз и содержится всё то, что Сервантес в своём «Дон Кихоте» безжалостно высмеял.

— Я так понимаю, что нашего друга обидело то, что Сервантес не только «позаимствовал» его биографию и идеи, но и представил это всё публике в смехотворном виде.

— Матео его так и не простил.

— Да уж знаю, — пробормотал я. — Стоит упомянуть при нём Сервантеса, как он моментально впадает в бешенство.

— Если б он только узнал, что мы с тобой ходили смотреть «Нумансию»!

— Да уж, он бы разозлился на нас обоих. Но вот что, Ана: ты мне как-то сказала, что Матео на самом деле никакой не picaro, а настоящий кабальеро. Так вот, он, конечно, во время наших совместных скитаний, похождений и схваток с пиратами рассказывал мне немало интересного о своей жизни, но я сильно сомневаюсь в правдивости этих рассказов, и мне хотелось бы знать, та ли это самая история, которую довелось выслушивать и тебе...

— Мне Матео ничего такого особенного не рассказывал. Но люди, знающие его лучше меня, говорили, что по происхождению он маркиз.

Маркиз! Носитель титула, превосходящего графский и уступающего лишь герцогскому. Большой вельможа. Столь знатной персоне, даже если все семейные владения были промотаны или конфискованы, ничего не стоит раздобыть целое состояние, женившись на дочери какого-нибудь сказочно богатого купца.

— Я слышала эту историю не от него самого, — промолвила Ана. — Матео осиротел в пять лет: отца убили в бою, мать умерла от чумы. Отец его, маркиз, был прославленным королевским генералом. После смерти родителей Матео взял на воспитание кузен его отца, граф. В ранней юности он был обручён с графской дочерью, на год или два старше его. Как-то ночью, ему в ту пору едва исполнилось семнадцать, слуга разбудил его, доложив, что в дом забрался чужой. Матео, схватив шпагу, бросился на поиски вора — и нашёл нарушителя спокойствия, оказавшегося его другом, в объятиях своей нареченной.

Рог Dios, Кристо, можешь ты представить себе эту картину? Молодой аристократ, идеалист с пылким сердцем, воспитанный в традиции, согласно которой hombria, честь мужчины, зависит от поведения женщины, с которой его связала жизнь. И такой человек застаёт невесту занимающейся любовью со своим другом. Можно ли винить его за то, что случилось потом?

Я слишком хорошо знал Матео, чтобы задаваться вопросом, что он сделал в такой ситуации.

— Разумеется, он убил любовника.

— Если бы всё обошлось только убийством любовника, Матео сейчас был бы маркизом, а не picaro. Он убил не только друга, но и свою нареченную. Она попыталась встать между сражавшимися мужчинами и пала первой. Конечно, каждому понятно, что для Матео это был вопрос чести, но девица была единственной дочерью старого графа, к тому же её поведение бросало тень уже на его фамильную честь. И граф сумел повернуть дело так, что Матео пришлось скрываться.