Бренда наконец-то перезвонила ему, сидя на лавочке в каком-то маленьком парке рядом с магазином. Даже Сконсет, который казался небольшой причудливой деревушкой, теперь, в августе, трещал по швам от обилия людей. У двери магазина стояла очередь за кофе и газетами, и не менее пяти человек в этом парке говорили по сотовым, но никто из них, в отличие от Бренды, конечно же, не обсуждал вещей столь неприятных.

Труди, секретарь Брайана Делани, вздохнула с облегчением, узнав, что это звонит Бренда.

— Он хочет закончить это дело, — сообщила Бренде Труди, — прежде чем уедет в Хамптон!

— Итак, вы собираетесь в отпуск, но все равно занимаетесь моим делом? — сказала Бренда, когда Делани подошел к телефону. Она пыталась говорить находчиво-смешно-саркастично, но в этот раз Брайан Делани никак на это не среагировал.

— Послушайте, — сказал он, — университет хочет сойтись на ста двадцати пяти тысячах. Вы уже прыгаете от радости? Сто двадцать пять. И они простят вам ту, в десять раз большую, сумму, которую вы им должны. Я думаю, что этот парень, Лен, или кто-то другой, напишет диссертацию на основе этой реставрации. Поэтому сумма составляет сто двадцать пять тысяч долларов. Это очень хороший вариант, доктор Линдон. И я настоятельно рекомендую вам на него соглашаться.

— У меня нет ста двадцати пяти тысяч долларов, — сказала Бренда. — И нет работы. Как я могу на это соглашаться, если у меня нет денег?

— Мы должны пойти на эти условия, — произнес Брайан Делани. — Как продвигается сценарий?

— Прекрасно, — сказала Бренда. И это было правдой — сценарий, который она сначала даже не могла начать, был практически окончен. Но со сценарием была еще одна проблема: его нужно было продать.

— Очень хорошо, — сказал Брайан Делани. — Значит, миллион долларов уже фактически у вас в кармане.

— Да, — ответила Бренда. — В моих мечтах.

— И еще вам принадлежит часть коттеджа, в котором вы сейчас живете. Вы могли бы продать ее своей сестре.

— Нет, — сказала Бренда. Половина коттеджа — это единственное имущество Бренды. Если в Нью-Йорке у нее ничего не получится, ей придется жить в Нантакете круглый год. Она найдет себе работу ландшафтного дизайнера или продавца в одном из местных магазинов. Ей придется подружиться с другими здешними обитателями, которым не удалось устроить свою жизнь в реальном мире. — Я уж и не знаю, сколько раз я вам говорила, что моя сестра больна. У нее рак. Я не могу сейчас беспокоить ее или ее мужа вопросами недвижимости просто потому, что мне нужны деньги.

— Но вам действительно нужны деньги, — заметил Брайан Делани. — Мы не можем оставить это дело открытым. Земля не перестала вращаться только потому, что на улице лето и вы в Нантакете. Университет потащит нас в суд, где, я вас уверяю, мы проиграем, — вам придется выплатить сумму в три раза больше плюс заплатить мне за подготовку к суду. Я не знаю, что вы сделали этой женщине, Атела, но она в ярости. Она хочет справедливости, сказал мне университетский юрист. Справедливости! — прокричал Брайан Делани. — Вы хотите, чтобы я закончил это дело и согласился на их условия, или нет?

Справедливости нет, подумала Бренда. Есть лишь «вверх и вниз».

— Соглашайтесь, — сказала она.

Началом конца был тот момент, когда Бренда выдала студентам их зачетные работы. Она знала, что студенты сравнивают и обсуждают оценки, однако никак не ожидала, что Уолш тоже будет этим заниматься. Но опять-таки, она никогда и не говорила ему (хотя, должно быть, и следовало): «Никому не рассказывай, какую я тебе поставила оценку». На самом деле Бренда и Уолш вообще не обсуждали его работу или оценку за нее. Это не имело никакой связи с их взаимоотношениями; кто-то другой поставил бы Уолшу то же самое.

В первый день апреля в аудиторию Баррингтона никто не пришел. Половина одиннадцатого, ни единого студента. Бренде это показалось весьма странным, но она наслаждалась тишиной. Она очень устала. Прошлую ночь она провела в доме родителей в Филадельфии; они с Вики ходили в адвокатскую контору своего отца и подписали бумаги, которые сделали их официальными владелицами дома номер одиннадцать по Шелл-стрит. Эллен Линдон уговорила Бренду остаться на ужин (жареная курица и несколько бутылочек вина), чтобы отпраздновать это событие. Бренда опоздала на последний поезд в Нью-Йорк и провела ночь в своей детской кровати. Она проснулась в шесть часов утром, чтобы добраться до станции «Тридцатая улица». Ее жизнь была калейдоскопом поездок на метро, «Метролайнере»[23] и междугородных автобусах.

И, ожидая студентов, Бренда положила голову на стол эпохи королевы Анны. От него пахло лимоном. Она закрыла глаза.

И вдруг резко проснулась! Через минуту, две? Было уже пятнадцать минут двенадцатого, но в классе до сих пор никто не появился. Бренда проверила свой учебный план; до весенних каникул оставалось еще две недели. Но затем она вспомнила, что было первое апреля, День смеха. Студенты ее разыгрывали. Ха, ха. Но где они были?

Бренда прошла по коридору к столу миссис Пенкалдрон и по пути встретила университетских поставщиков продуктов, которые несли подносы с салфетками и тарелками в направлении аудитории Баррингтона.

Миссис Пенкалдрон говорила по телефону. Она увидела Бренду, но посмотрела сквозь нее. Лаборантка говорила что-то о креветках в пасте, на которые у доктора Барретта была аллергия, и, если он их съест, он умрет. Затем миссис Пенкалдрон раздраженно повесила трубку.

— Это просто невозможно! — воскликнула она.

— Что-то случилось? — спросила Бренда.

Миссис Пенкалдрон фальшиво засмеялась. За этот год Бренда успела понять, что миссис Пенкалдрон относилась ко всем профессорам кафедры как к домашним животным, которых она усердно пыталась выдрессировать, но все бесполезно.

— У вас же занятие, — сказала миссис Пенкалдрон. — Что вы здесь делаете?

— В аудитории Баррингтона никого нет, — сказала Бренда. — Правда, сейчас, кажется, там накрывают какой-то ленч.

— Весенний ленч для работников кафедры, — объяснила миссис Пенкалдрон. — Уведомление об этом было отправлено вам еще десять дней назад.

— Правда? — удивилась Бренда. Она почувствовала себя виноватой, поскольку никогда не проверяла свой почтовый ящик.

— Правда. Вместе с заметкой о том, что из-за ленча ваше занятие переносится в аудиторию Парсона, номер 204.

— Да?

— Да, — сказала миссис Пенкалдрон. Она выглядела очень нарядно в весеннем платье с цветочным узором. Может, Бренде тоже стоило принарядиться?

— Я тоже приглашена на ленч?

— А вы член этой кафедры?

Это прозвучало как риторический вопрос, но был ли он риторическим?

Миссис Пенкалдрон вздохнула так, что Бренда почувствовала себя безнадежным случаем.