— Мне кажется, в боевом отношении вдова не безнадежна, — как ни в чем не бывало заявил доктор. — Некоторые ее фехтовальные приемы оригинальны и производят особое впечатление…

— Не смей издеваться.

— Почему? Что-то ты в Картахене выучился быть вежливым…

Солнце пекло как сатана. Из кормовой надстройки доносилось заунывное пение по-английски. День шел к полудню. Чистая толща воды выглядела прозрачной насквозь. Несмотря на это, дно не просматривалось — бездну скрывала естественная темнота глубины. Жара плавила смолу на корабельных досках.

Поодаль от люггера среди изумрудного великолепия волн болтался удлиненный, черный, неряшливого вида предмет.

Баррет взошел на мостик.

— Меняем курс, я хочу посмотреть, что там мотается.

В окуляр зрительной трубы можно было разобрать темный контур полузатонувшего каноэ и тюк неряшливого вида. Теперь волны гнали мусор прямо в сторону люггера.

— Спустите лодку, надо подобрать брошенный груз.

— Что ты там приглядел? — шепнул доктор Кид.

— Это человек, Генри. Не знаю, кто это такой, но я собираюсь принять его на борт. Во-первых, его каноэ из цельного дерева и долго пробыло в воде. Оно намокло и скоро потонет вместе с тем парнем — не годится бросать утопающего в море. А во-вторых, у меня нехватка людей. С тех пор, как штурман позволил испанцам себя пристрелить, а Ролан сидит в карцере, мне приходится работать за троих — за штурмана, за себя и за помощника. Если то, что сейчас болтается в воде, хоть немного похоже на человека, я возьму его матросом. Винд! С этой минуты ты становишься лейтенантом вместо Брасье.

— Джо слишком молод, — буркнул врач себе под нос.

— Ерунда. Он сообразительный и достаточно твердый парень.

— Чужие мучения и смерть его только развлекают.

— Вот это качество как раз и пригодится.

Каноэ тем временем ткнулось в корпус «Синего цветка», и обмякшее тело затащили на борт.

— Несчастный парень, кажется, наглотался воды.

Смок перевернул утопленника лицом вниз и принялся сильно давить ему на грудную клетку. Человек шевельнулся и мучительно закашлялся, отплевываясь.

— Не сломай ребра, дурак, — сердито шикнул врач. — Этот парень жив, и слава богу, надо только убрать его с солнцепека.

* * *

Спасенный разлепил отекшие веки и теперь глядел осмысленно и жестко, сам отошел в сторону бака и присел в тени. Кроме штанов, на человеке не оказалось никакой одежды, должно быть, он содрал с себя мокрую рубашку еще в воде. След недавно зарубцевавшейся раны шел от плеча через правую лопатку.

— Ты англичанин? — спросил человек со шрамом. Говорил он с ошибками и с сильным французским акцентом. Физиономия спасенного выглядела смутно знакомой — так, чуть-чуть, подобное сходство нередко встречается у чужих людей.

— Я англичанин — капер на французской службе.

— Мне необходимо вернуться на Тортугу.

— Не спеши. Рано или поздно ты все равно окажешься там. Лучше расскажи, как очутился за бортом.

— Где мы теперь?

— Восточнее Кубы.

— Все верно, я плыл арестантом на испанском корабле. На Кубе нас еще удерживают сотни две — это последние остатки разгромленной экспедиции д'Ожерона.

— Той, которая попала в беду у островов Гваданильяс?

— Да, я из этих храбрых, но неудачливых людей.

Баррет не стал распространяться дальше — он уже слышал от Кида полную версию истории о скандальном провале десанта на Кюрасао. Флот, с которым плыл сам губернатор Тортуги, попал в шторм южнее Пуэрто-Рико, флагманский корабль напоролся на риф, и пять сотен добровольцев оказались в воде или на негостеприимном побережье. История чудесного спасения д'Ожерона выглядела очень сомнительно. По невысказанному мнению Баррета, губернатор просто сбежал, когда запахло поражением. В плену оказались три сотни моряков с флагмана, и, если верить слухам, им пришлось поневоле и под присмотром испанцев достраивать крепостные укрепление Гаваны.

— Я зовусь Берне, меня и еще двух моих товарищей везли в плен в Испанию, в Кадис.

— Очень интересно, как и зачем ты выбросился за борт, — грубо отрезал Баррет. — Все корсары, попав в руки испанцев, только и метят оказаться сначала на корабле, а потом по ту сторону Атлантики — в Кадисе. Из Кадиса можно прорваться во Францию, а из Франции — первым же подходящим судном обратно на Тортугу или на Эспаньолу. Не будь кастильцы дураками, они никогда не отправляли бы пленных в метрополию, а сводили бы с ними последние счеты прямо здесь, на Карибах.

— Я тоже раньше думал так. Покуда в голове у меня не посветлело.

— Твои недомолвки мне не по вкусу.

— Я французский протестант. Инквизитор, который имел все шансы заняться моею душой, плыл с нами на одном корабле. Я сбежал, как только смог, предпочитая его обществу смерть в воде. Теперь ты до конца меня понял?

— Можешь больше ничего не продолжать.

Баррет криво усмехнулся.

— Что это было за судно?

— Барк с грузом серебра и десятью пушками.

— Только-то десятью? Ты давно болтаешься в волнах?

— Мне казалось — вечность.

— У нас есть возможность догнать и этот твой барк.

— Да, — скупо ответил Берне. — Я хотел бы отомстить за те издевательства, которые мы вытерпели на Гваданильяс. Эти мерзавцы развлекались тем, что метали в наших раненых копья. Знаешь, как это делается? Еще живого человека прикручивают к дереву — руки растягивали в виде креста, а туловище его служило мишенью.

Кид нахмурился.

— Человек, покуда он здоров, — довольно совершенная задумка Бога, — заявил он. — Мне не нравится, когда человеческие тела уродуют из пустого каприза. Итак, джентльмены, нам предстоит пополнить свой карман, заодно сразиться за правое дело. Это именно то сочетание целей, которое особо греет мое усталое сердце врача.

— Да будет так.

Через короткое время «Синий цветок» шел курсом на восток, пустившись в погоню за новой добычей. О Памеле Форстер-Саммер впопыхах позабыли — певица заперлась в бывшей каюте Баррета. Что творилось у нее в душе, не знал никто, да никто этим и не интересовался.

Матросы устроились на марсовых площадках. Полдень понемногу тускнел, сероватая дымка подобралась с закраины моря.

— Тут душно, — шепнул Ланцетник. — Душно и страшно, словно мне снова стукнуло шесть лет, и братец Джок на целый день запер меня в старом сундуке, который стоял в комнате с привидениями. В сундуке немного воняло мышами и лавандой. Это было сорок с лишним лет назад.

— Брось сомнения, Генри, — против обыкновения вежливо отозвался наблюдательный Баррет. — Что с тобою творится, бедный друг мой? Мы с тобой породнились почти как братья. Под ногами не дно сундука, а мои «Синий цветок», вокруг море, немного островов и очень много пустого пространства, ветер притих, может статься, этот барк с серебром — вовсе не бредни Берне.