— Ложись, — командует Карцов, — сейчас же ложись, Оскар! Спать, Оскар, спать!

Человек покорно ложится.

Карцов опускает голову на подушку, расслабляет плечи. Он долго лежит с закрытыми глазами. Тщетно. Сон не приходит.

Шаги в коридоре. Медленно открывается тяжелая дверь.

Он вскакивает с койки, включает свет.

У дверей Абст. А за ним в сумраке туннеля стоит кто-то еще.

— Все ли в порядке, Рейнхельт?

— Да, шеф. — Карцов идет навстречу. — Только Оскар ведет себя неспокойно.

— Что именно? Симптомы?

Карцов объясняет.

Абст подходит к нарам, долго глядит на пловца.

— Утром доставите его ко мне. Очень хорошо, что не упускаете ни единой мелочи, Рейнхельт. Я доволен вами.

Карцов механически кивает. Он думает о том, кто стоит за дверью. Человек едва виден. Но это не Глюк и не Вальтер.

Между тем Абст опускается на койку.

Садится и Карцов. Впервые он видит Абста небритым. И волосы, которые у него всегда тщательно расчесаны, сейчас в беспорядке.

Странно выглядит Абст.

— Устал, — говорит он, перехватив взгляд Карцова. — Очень устал, Рейнхельт. И это не только физическая усталость. Сказать по чести, здесь и перекинуться словом не с кем, кроме вас. Боже, как ненавижу я триумвират, из-за которого миллионы немцев оторваны от семей, терпят лишения, заглядывая в глаза смерти!

— Триумвират? Вы подразумеваете…

— Русских, британцев и янки! Я так мечтаю о часе, когда наконец они будут раздавлены. Вот закрываю глаза — и вижу: фюрер поднимается из-за стола; скомкав военные карты, швыряет в мусорную корзину. Торжественно провозглашает: “Quod erat faciendum!” Это латынь, Рейнхельт: “Что и требовалось сделать!”

Карцов наклоняет голову.

— Ну, а если случится невероятное и битва будет проиграна? — продолжает Абст. — Что тогда?

Карцов пожимает плечами.

— Honesta mors turpi vita potior![57]Не так ли?

— Да вы клад, Рейнхельт! — смеясь, восклицает Абст. — Подумать только, выросли среди варваров, а латынь знаете, как родной язык!.. Так вот, цитату вы привели великолепную, но она не подходит. Конечно, мы победим. В Германии фюрер кует новое оружие победы. Те, кто на фронте, тоже действуют не покладая рук. Сказанное относится и к нам с вами. Мы делаем большое дело. И смею уверить, скоро как следует потреплем нервы нашим врагам. Что бы вы сказали о некоем оружии, которое поражает в воздухе, на воде, под водой, поражает беззвучно, незримо, без промаха?..

— Это очень интересно, шеф! Вы, я вижу, не только врач, но и талантливый техник.

— Машину придумали другие. А я только пробую ее… Так вот, — продолжает Абст, — я пришел, чтобы” сказать: предстоит напряженная работа. В ближайшее время я жду гостей. Среди них мои друзья и кое-кто из тех, кому я подчинен. Они прибудут сюда, чтобы взглянуть на наше убежище. А потом все мы примем участие в важной операции. И я хочу просить вас удвоить старания по лечению фрейлейн Ришер. К их приезду она должна быть на ногах… Кстати, вы получите возможность тотчас же уехать.

“Тотчас уехать”! После разговора с Мартой Карцову до конца ясен смысл этих слов Абста.

— Какой срок, шеф? — спрашивает он, стараясь, чтобы голос звучал буднично, ровно.

— Не более недели. Семь—восемь дней.

— Я постараюсь.

— Очень хорошо. Спешите, Рейнхельт. Вас давно ждут в Германии.

— Спасибо. Один вопрос: я отправлюсь вместе с фрейлейн Ришер?

— Она останется. Вы встретитесь с ней позже. Некоторое время она еще побудет здесь. Вы встретитесь через полгода, и у вас будет о чем поговорить, не так ли?

И Абст дружески хлопает Карцева по колену.

— Спасибо, шеф. — Карцов выглядит смущенным. — Вы очень добры ко мне. Хотел бы я отплатить вам той же монетой.

— Вы и так делаете достаточно, Рейнхельт… Теперь о том, что касается лично вас. В хрупкой скорлупе вы преодолели десятки миль бурного моря. Выдержав это испытание, вы показали себя сильным и волевым человеком.

— Я только пытался спастись.

— Ну, ну, не скромничайте! Потом вы рискнули — оставили шлюпку и пустились вплавь, чтобы добраться до скалы. Вы были истощены, в море ревел шторм, но вы выдержали. Вы доплыли, а тот, другой, не смог. И я делаю вывод: вы не только волевой человек, но и отличный пловец. Вот я и подумал: а что, если наш молодой, энергичный врач обучится работе под водой? Чем он хуже Глюка или, скажем, меня самого? Надо только предоставить ему время попрактиковаться в пользовании респиратором, подводным движком и другими устройствами… Я правильно рассуждаю?

— Конечно, шеф.

— И у вас есть такое желание?

— Я согласен, — отвечает Карцов. — Более того, ваше предложение я расцениваю как большое доверие ко мне. Видно, мои акции идут в гору!

— Вот и отлично! — Абст встает. — К тренировкам приступите завтра. Я дам указания Глюку. Он будет вашим инструктором.

— Глюк — славный парень.

— Отлично! — повторяет Абст. — А теперь примите еще одного в вашу группу… Входи! — говорит Абст тому, кто все это время стоял в коридоре.

Человек переступает порог. Он в фланелевой рубахе и вязаных брюках.

Карцов всматривается в его бурое от загара лицо, обрамленное курчавыми черными волосами, и, хотя человек переодет, он узнает одного из тех, кого недавно встретил в туннеле: у незнакомца серьга в ухе.

— Его зовут Бруно, — говорит Абст. — Ложись, Бруно! — Он рукой показывает на нары: — Ложись и спи!

Человек направляется к нарам и укладывается — лицом вверх, разбросав руки, и закрывает глаза.

— Бедняга! — вздыхает Абст. — Сколько ни бились с ним — никаких сдвигов. К сожалению, безнадежен. Завтра вы исследуете его, Рейнхельт, и доложите результаты.

И он уходит.

Оставшись один, Карцов садится на койку, стискивает ладонями голову.

Так проходит несколько минут.

Новичок спит, ровно и глубоко дыша.

Карцов наклоняется к его лицу, исследует взглядом лоб, глазные яблоки, плотно прикрытые красноватыми веками, скулы, виски.

Никаких следов операции.

Он вновь, еще тщательнее, изучает лицо человека. Правое веко чисто. А на левом, вверху, почти под самой бровью, небольшая темная корочка. Будто присох комок бурой грязи.

Кровь!