– Голубчик мой, а где ж тут турки?

– Которые?

– Да ведь это, чай, Турция.

– Чай, она.

– А чего ж турка ни одного нет?

Бейоглу превратился в русскую слободу. Район расцвел вывесками кафешантанов, кондитерских, парикмахерских, аптек, прачечных. Эмигранты давали им ностальгические названия: «Медведь», «Березка», «Петроград», «Ростов-Дон», «Одесса-мама». Топрак замечает, что Бейоглу приобрел новый облик. Стоило «беяз руслар» прибыть в город, как открылись новые рестораны, бары, кабаре, игорные дома – «в этих заведениях обезумевшие турки знакомились с характерной для русских ночной жизнью и их развлечениями». Белогвардейцы вдохнули душу в послевоенный Стамбул, застывший и замкнутый. Якуп Кадри, журналист турецкой газеты «İkdam» («Прогресс»), в статье «Русский обман» пишет, что эмигранты из России «привносили в жизнь города свет, яркие цвета, комедию, красоту, музыку, страсть и надежду».

Многие «беяз руслар» без оглядки тратили последнее – на оплату карточных долгов, на застолья, на чаевые ресторанным музыкантам, сыгравшим «Боже, царя храни». По свидетельству Вертинского, в воздухе носился «микроб беспечности». Сделки, барыши, деловые знакомства «вспрыскивались» шампанским, отмечались кутежами и «швырянием денег». Реклама кричала о зернистой икре, филипповских пирожках, украинском борще и котлетах по-киевски. Свои услуги предлагали русские врачи, адвокаты, гувернантки и даже частные сыщики. Тэффи советовала: «Не ходите по улице Grande rue de Pera. По ней ходят наши одесситки, водят носами по витринам магазинов и вслух переводят лиры на рубли и обратно. Не ходите туда».

В Стамбуле появились клубы для игры в лото («лотошные клубы»). Коннозаводчики, сумевшие вывезти из России своих рысаков, попытались организовать скачки (проект провалился из-за запрета муниципальных властей на азартные игры и высокой стоимости содержания лошадей). «Беяз руслар» ввели моду на пляжный отдых и морские купания – мужчины и женщины в полосатых трико прыгали в воду с городских набережных и, к ужасу стамбульцев, плавали вместе. В Тарлабаши эмигранты наладили производство водки: этим занимался Владимир Смирнов, сын Петра Смирнова – «водочного короля» России, поставщика Двора Его Императорского Величества Николая II. В 1924 году Смирнов-младший уехал в Польшу, где дал своей продукции название «Smirnoff» – сегодня это всемирно известный алкогольный бренд.

Впрочем, жизнь русской колонии проходила не только в беспросветной нищете или буйных кутежах. «Беяз руслар» было чем гордиться – они сами создавали для себя все необходимое. В Стамбуле появились русская детская гимназия, русский музыкальный театр и русские газеты. Активную деятельность развернули шоферы – бывшие офицеры царской армии; они сформировали отдельную секцию при городском автоклубе. Слова «русский шофер», «русский механик» в Стамбуле тех лет означали «лучший шофер», «лучший механик». Союз русских художников Константинополя в 1922–1923 годах провел 16 выставок, и каждый вернисаж привлекал большое число посетителей. В клубах и кабаре пели русские певицы, а русский балет, этот символ «красоты в изгнании», потряс стамбульцев: ранее они никогда не видели классического балета.

Любопытный факт: «беяз руслар» привезли на берега Босфора джаз. В 1919 году со второй волной беженцев в Стамбул из Одессы прибыл Фредерик Брюс Томас (он же Федор Федорович Томас) – «известный московский негр», как называет его в мемуарах Вертинский. Невероятная судьба Томаса похожа на приключенческий роман; его колоритный портрет органично вписывается в галерею ярких стамбульских персонажей.

Уроженец глухой деревни в штате Миссисипи, Фредерик Брюс сделал головокружительную карьеру в ресторанном бизнесе. Он работал официантом в Нью-Йорке, Берлине, Вене, Венеции, Милане, Монте-Карло, Каннах и Париже. В 1899 году Томас оказался в Москве – и у легендарного «Яра» появился новый метрдотель, а скорее и ассистент главного управляющего. Получив подданство Российской империи под именем Федора Федоровича Томаса, «московский негр» открыл собственное варьете. Он водил дружбу с Вертинским и Шаляпиным, познакомил москвичей с танго и джазом. Потомок рабов превратился в миллионера и, как следствие, – в эмигранта, чье имущество было национализировано, а имя числилось в списках на арест.

Уехав из России (в Одессе он чудом попал на последний корабль с беженцами), Томас начал бизнес в Стамбуле с нуля. Предприимчивый «московский негр» основал в Таксиме развлекательный клуб «Максим-Стэлла». В этом клубе – впервые на берегах Босфора – зазвучал джаз. Горожане окрестили Томаса «султаном джаза», а саму музыку – «арабской», ибо в Стамбуле всех чернокожих издавна именовали арабами.[75]

Отдельно следует упомянуть женщин из эмигрантской среды, которые привлекали внимание турок. Городские газеты пестрели скандальными заголовками вроде: «Пропавший отец семейства обнаружен в кокаиновом притоне в объятиях русских куртизанок!» Пресса печатала злободневные карикатуры: вот турки восторженно замирают в кафе перед русской официанткой; вот авария, вызванная тем, что водитель засмотрелся на русскую даму, и т. д. На одной карикатуре были изображены повздорившие турецкие супруги. Подпись гласила: «– Лучше не раздражай меня, не то я разведусь с тобой. – Разводись, если хочешь. Я женюсь на русской и буду счастлив до конца жизни». Многие русские женщины действительно вышли замуж за турок. Эмигранты до сих пор говорят: «Всех умных мужчин мы отдали Америке, а всех красивых женщин оставили в Турции».

Отчаявшись, турчанки подали коменданту Стамбула петицию, в которой требовали выселить из города иностранных соперниц. Если верить этому документу, «распутницы с севера» использовали свою «чарующую прелесть» для растления турецкого общества. В Бейоглу – только в квартале между Тюнелем и Таксим – насчитывалось 25 русских баров, кафе и ресторанов, где турецкая молодежь разорялась и теряла добродетель. Русские женщины якобы обирали стамбульских мужчин, разрушали семьи, развращали юношей и стали дурным примером для девушек – словом, за пару лет им удалось «принести больше вреда, чем всем русским армиям в течение веков».

Не все стамбульцы согласились с петицией – ведь к тому времени из города уже начался отток беженцев. В 1923–1925 годах Стамбул покинуло около 60 тыс. русских. Число «беяз руслар» постоянно уменьшалось, и к 1928 году на берегах Босфора их осталось менее 3 тыс. В прессе разгорелась жаркая дискуссия – и некоторые издания приняли сторону «беяз руслар». Газета «İkdam» напечатала статью журналиста Ахмеда Джевдета. «Мы не сумели удержать прошедших через нашу землю русских – ученых, деятелей искусства, инженеров, высококвалифицированных специалистов – и потеряли великолепные, полезные кадры, – сетовал Джевдет. – Что значат эти 2–3 тысячи человек? Ни политического, ни экономического ущерба нанести нам они не могут».