Тяжелые условия проживания, резкое ухудшение питания в 1917–1918 гг. сделали местных жителей легкой добычей испанки, завезенной в эти края солдатами экспедиционного корпуса. «Русские солдаты, похоже, не могли сопротивляться болезни, видимо, в связи с плохим питанием за последние четыре года», – отмечал в своих записках Рассел. Страшная картина открылась ему в деревенских домах: «Посетил дом, в котором в одной из комнат обнаружил больного отца, в соседней – труп его жены и двух детей. В другой деревне на 4 семьи 24 больных, из них 8 с пневмонией. Вот поверхностное описание одного из крестьянских домов. Семья из 6 человек, все больны, включая 8-летнего ребенка. Он тоже с температурой, но мечется, пытаясь помочь остальным. Все спят в одной комнате, трое на полу, чем-то напоминающем самодельный плот. Сказали, что уже три дня им никто не готовил еду. 8-летний ребенок пытается приготовить чай. Та же комната служит и кухней, и столовой. В ней два окна, и оба законопачены»[565].

Одним из способов общения американцев с местными жителями была торговля – двигатель прогресса. Все американские солдаты жаловались на плохое питание. 1 октября Шу пишет: «Сегодня болен, как собака. Каждый день кормят холодными консервами из солонины и галетами. Вода гнилая, на борту нет возможности ее вскипятить, курева нет, 25 человек из нашей роты пластом лежат на палубе, больны»[566]. Об этом же пишет и Аркинс: «Наш рацион довольно скуден. В основном солонина и сухари. На ужин все, что нам дают – это сухари с чаем без молока и сахара, офицеры же получают поджаренный хлеб с яйцами и беконом, варенье, молоко и сахар»[567].

Улучшить или разнообразить рацион американцы пытались различными способами, например, меняли или покупали продукты у местного населения. Сержант Дж. Келли объяснял, как это происходило: «У гражданского населения совершенно не было фабричных продуктов питания, но первичных хватало. У нас же был недостаток последних. Мы обменивали джем, тушеную говядину, сахар, чай, муку на свежие овощи, рыбу и молочные продукты. Местные всегда шли с охотой на эти сделки (не всегда, об этом ниже. –Л. П.). И мы за свои продукты получали хороший товар. Все это позволяло нам неплохо питаться и поднимало настроение, так как лучшее, на что мы могли рассчитывать до того, как устроились здесь, были замороженные австралийские кролики с рубленными овощами»[568].

Местные жители быстро разобрались, в чем нуждаются союзники, и резко подняли цены на эти продукты. Аркинс писал с удивлением в мае 1919 г.: «Все еще в Усть-Морже. Заплатил за одно яйцо 5 рублей (25 центов)»[569]. Но иногда с местными не удавалось договориться и в начале экспедиции. 18 сентября Шу записал: «…голодные как медведи был вынуждены знаками объяснять местным, что нам нужно. Ничего не достали». Американцы никогда в жизни не сталкивались с продовольственными проблемами и склонны были их сильно преувеличивать. Иногда солдаты самой богатой страны мира превращались в толпу попрошаек. Тот же автор писал: «23.9. Голоден как два медведя. 24.9. Ищу хотя бы какую-нибудь еду, но что-либо достать, даже самое необходимое, почти невозможно. Наконец, с помощью знаков и мимики выпросил у местных пару галет, кусок сахара и кусок пирога из репы. Сразу все съел». Больше всего поражает, что ни одного случая грабежа местных жителей в воспоминаниях не приводятся, да и местные на это не жаловались. Таких случаев, видимо, не было, хотя союзные склады, и в первую очередь английские, американские солдаты разворовывали с большим удовольствием, в мгновение ока превращаясь в банду грабителей. Большим успехом пользовался алкоголь. Экспедиция на Север проходила накануне принятия в США сухого закона, и алкоголь американские солдаты, в отличие от британских или французских, не получали. Далеко не все американцы занимались грабежом складов, но в ряде воспоминаний это основная тема. Куерс записал в Архангельске 13 октября 1918 г.: «Получили ложные сведения о подписании перемирия. Это было в 12 часов ночи. Я охранял войсковую лавку в ИМКе. В этот вечер мы вытащили 36 ящиков шотландского виски, 10 ящиков джина “Гарден”, 20 фруктовых пирогов, 22 ящика фруктовых консервов, 40 тыс. сигарет. На следующий день все наши офицеры и солдаты были пьяны. Несколько дней никаких проверок не было. 16.10. Ребята немного протрезвели и поняли, что это был обман (слухи о перемирии. –Л. П.), поэтому я опять пошел охранять»[570]. Несколько поражает размах американского алкоголизма, такое количество виски и джина могло бы свалить с ног целый полк, а не то что небольшую роту. Но за два дня все выпили, и автор пошел опять, если так можно выразиться, охранять. С дисциплиной, видимо, были определенные проблемы, если офицеры пили вместе с солдатами. 23 октября Куерс вновь пишет о «приятном» поручении: «Опять охраняли лавку Красного Креста. Мы столько наворовали в британской лавке, что начали в России набирать вес». Воровством алкоголя автор и его однополчане занимались при каждом удобном случае. 15 мая он записал: «Украли ром у английского конвоя и надрались»[571].

Если не удавалось украсть алкоголь и продукты со складов, то американцы покупали нужные товары непосредственно у англичан. Из многих воспоминаний явствует, что жестокое пьянство процветало не только среди солдат, но и среди офицеров (см. выше). Куерс описал в дневнике своего пьяницу майора: «6.1.1919. Около 23:00 майор Доноху опять набрался рома, пришел к нам в часть и попросил нашего капитана дать ему несколько человек, чтобы форсировать реку. Наш тоже был пьян и сказал ему, пусть берет столько людей, сколько нужно. Он получил всю нашу роту. Начали с реки Мазай, но, не останавливаясь, переправились через реку и остановились в миле от Кодыша. Мы выбили большевиков и захватили город»[572]. Пили и англичане: «…Мы вышли на линию огня и вытащили 4 тяжелораненых, – описывал Куерс бой у Мессинской 29 декабря 1918 г. – Принесли их в госпиталь. Потом пошли искать британского медбрата и врача. Нашли их у госпиталя пьяными. Поэтому стрелки роты “Е” вынуждены были сами ухаживать за ранеными»[573].

Но союзники не только покупали продукты. Многие солдаты и офицеры думали о будущем и приобретали на Севере товары, которые можно было выгодно продать однополчанам или дома. Торговля настолько захватила солдат, что в английском языке появилось новое слово «сколькинг». Покупали меха, валенки, ценные вещи. Шу писал 15 мая: «…приобрел золотую 5-рублевую монету на память, заплатил за нее сторицей. Прикупил еще несколько старых русских монет»[574]. Для торговли союзники часто покупали русскую валюту, т. к. местное население готово было ее менять по очень выгодному курсу. «В настоящее время, – писал сержант Пэрри, – за один английский фунт дают 48 рублей, однако, если у человека есть один фунт стерлингов, он может на рынке получить за него 120 рублей. Это поднимает ценность английской валюты в местных условиях»[575]. Богатые люди, многие из которых подумывали об эмиграции, с удовольствием приобретали валюту, а товары, которые англичане покупали у крестьян и охотников, те предпочитали отдавать за рубли. Торговые отношения были налажены.